Василий Гроссман в зеркале литературных интриг

Уехал он в Бердичев. 26 мая отцу сообщил: «Относительно моего летнего отдыха дело складывается так, что он будет перенесен на осень, так как сейчас я занят работой. Вероятно, в ближайшие 20 дней поеду в Сталино, собирать нужный мне материал. Пробуду там дней 10 либо недели две».

Пресловутый «материал» нужен был для романа о молодом шахтере, ставшем одним из большевистских лидеров. Действие начиналось в 1900-е годы.

К роману Гроссман приступил давно. Еще 19 февраля сообщал отцу: «У меня к тебе несколько вопросов в связи с новой книгой, которую я начал писать.

1) Какие книжки “революционно-агитационно-политического” характера были в ходу в период 1905–1910 гг. при работе с.-д. среди заводских рабочих (на Украине, скажем).

2) Какова была продолжительность рабочего дня на заводах в этот период.

3) Какие художественные произведения (писатели) были тогда популярны.

4) Укажи мне книжку, которая бы давала характеристику положения рабочего класса примерно с 1900 г., и, если она есть у тебя, пришли ее мне (экономически, зарплата, условия труда, соц. страхование и пр.)».

Отец нужные сведения тогда предоставил, и на исходе мая работа была в разгаре. Тем более что замысел одобрил Горький.

Заглавие позже выбрано по имени главного героя – «Степан Кольчугин». Гроссман собирался использовать макеевские наблюдения, что и делал, когда писал «Глюкауф». Но из первой редакции повести многое исключено по цензурным соображениям. Суть претензий и способ избавиться от них объяснил Горький осенью 1932 года: изображение шахтерского быта соответствует «правде прошлого». Дебютант воспользовался указанием, и действие нового романа перенес в прошлое – «досоветское».

Отпуск Гроссман отложил. Решение свое объяснил спецификой пребывания в гостях у бердичевской родни: «Вообще же живу я здесь прямо в санаторных условиях, ем, пью (молоко) и вешу на 2 кг больше, чем при отъезде из Чемала. Так что спешки большой с отдыхом нет».

Мать собиралась опять лечиться в Одессе, а после – навестить сына в Москве. Дебютная же ситуация к лету складывалась вполне удачно: Горький ясно дал понять, что намерен помогать и в дальнейшем.

Фундамент удач

Характерно, что в письмах отцу Гроссман не обсуждал, с чего бы вдруг ему решил помогать Горький. Ответ вроде бы подразумевался контекстом.

Если судить по гроссмановским письмам, о нем Горький узнал от знакомых, передавших рукописи, прочел и решил помочь дебютанту. Отчасти так и было.

Но – лишь отчасти. Горький покровительствовал отнюдь не каждому талантливому дебютанту. Нередко о рукописях, попадавших к нему через знакомых, отзывался весьма резко. С Гроссманом так и случилось осенью 1932 года. Автору повести была предоставлена лишь защита от политических обвинений, дан совет, как изменить содержание повести, а в остальном предложено самостоятельно решать «вопросы».

Спустя полтора года ситуация изменилась коренным образом. Горький получил новые сведения о Гроссмане, причем от тех, кому доверял. И новые рукописи оказались весьма кстати.

Гроссман, заключая договор с Издательством МТП, предоставил, как полагалось тогда, заполненную анкету и автобиографию. Кроме того, рассказывал о себе друзьям-писателям – Катаеву и Зарудину. Вот и Горький получил сведения. Знал, что бердичевский уроженец работал с юности, 1-й МГУ окончил, стал донбасским горным инженером, затем вузовским преподавателем, ученым, опубликовал несколько научных работ, да и на московской фабрике в заместители технорука выбился. Профессиональная реализация несомненна. Вряд ли кто рискнул бы заявить публично, что химик решил литературой заняться, потому как в своей профессии успехов не добился. Успехи были явными.

Биография Гроссмана, тематика рассказов и романа идеально соответствовали всем не раз напечатанным суждениям Горького о профессии литератора.

Горький настаивал, что основа писательского ремесла – собственный опыт, причем не литературный, а жизненный. Им Гроссман обладал в достаточной мере, Его проза свидетельствовала, что с шахтерским бытом и проблемами автор знаком не понаслышке. Нет сведений, что в аспекте жизнеподобия «Глюкауф» вызывал сомнения у кого-либо.

Горькому это было важно. О реализме как важнейшем методе он издавна рассуждал. Другой вопрос – уместность строго реалистического описания шахтерского быта. Разумеется, когда это не соответствовало пропагандистским установкам. Тогда речь и шла о гроссмановском «натурализме». Однако подобного рода «дефекты» были устранены при редактуре.

Пользуясь современной терминологией, можно отметить, что Гроссман стал горьковским литературным проектом, особенно актуальным как раз в период завершения подготовки к I съезду ССП.