Василий Розанов как провокатор духовной смуты Серебряного века

признанный знаток русского умственного движения XIX века, блестящий мастер слова (язык его Розанов называет помещичьим), <…> психологически и социально осознавая себя евреем, в философском плане был начисто лишен «родового мышления». Напротив, все его творчество — это своеобразная апология личностей, культ индивидуального устроения души. Национальное всегда воспринималось Гершензоном сквозь призму общечеловеческого. Даже собственная «еврейская психика», о которой он пишет в письме Горнфельду [388], это отнюдь не националистические «комплексы», а индивидуальные особенности его духа, особые очертания его творческой личности. Гершензон полагал, что «национальность в человеке — имманентная, стихийная, Божья сила; поэтому мы можем спокойно забыть о ней: она сама за себя постоит»[389]. «В нашей душе, — писал он, — борются две воли — личная и родовая: будь же личностью». В этом смысле иудаизм Гершензона (равнодушного к конфессиональным вопросам) был также актом личного выбора: отказ от религии отцов только во имя карьеры или социального благополучия расценивался им как бесчестный и постыдный. В подобном взгляде отразилась, если угодно, гордость Гершензона — но гордость индивидуальная, а не родовая.

Однако гордый и благородный Гершензон вызывал у Розанова уже знакомое нам амбивалентное чувство. Мотив эротического соперничества своеобразно преломляется в мотив творческого соперничества с евреем-писателем. Заметка, написанная Розановым в качестве преамбулы к письмам Гершензона <см. ниже>, свидетельствует как раз об этом: здесь облик Гершензона теряет свои реальные черты. Розанов творит свой «миф о Гершензоне», страшном своей талантливостью («слишком великолепен»), ученостью (к «стыду русских», он «лучший историк русской литературы»), мастерством «делать» книги («У него „все на месте“»[390]). Сублимация комплекса неполноценности выражается в «страхе» вытеснения Гершензоном некоей русской субстанции («он такой русский»), с которой Розанов идентифицировал свое «я». Наиболее яркое воплощение этого мотива — письмо Розанова от середины января 1912 года, где предпринята попытка реконструировать «агрессивное» подсознание Гершензона («Да. Я еврей…»). Образ Гершензона как сильного соперника утверждается и развивается в письмах Розанова параллельно с образом грозной соперницы — еврейской нации, «вытесняющей» «слабых» русских из правительства, общественности, литературы и — даже! — из «союза русского народа» (см. письмо от середины августа 1909 года) [ПРОСКУРИНА].