Василий Сталин. Письма из зоны

— Едва «илы» улетели, гляжу — Леша чешет целым полком! Появился он со стороны Каменного моста под углом в девяносто градусов к Красной площади, — вспоминал Борис Арсентьевич тот тяжелый день. — Я командую: «Разворот вправо на девяносто на-чали!..» Поставил на курс — и полк МиГ-15, едва не цепляя за шпили Исторического музея, с ревом и грохотом пронесся над площадью…

3 мая состоялось бюро Совета министров. Командир дивизии Долгушин сделал доклад. Слушал и задавал вопросы зам. председателя Совмина Николай Александрович Булганин. После выступления он заметил: «Да, досталось вам». Потом добавил: «Но, товарищ Долгушин, нельзя же так в воздухе ругаться»…

Сергей Федорович тоже на всю жизнь запомнил тот первомайский парад и разбор полетов:

«Докладывали тогда и Луцкий — мол, Микоян заблудился, и Лукин — мол, погода была плохая. Наш главком Жигарев сидел пунцовый и начал все валить на Васю: «Я доверил командующему ВВС округа Сталину…» — а то, что сам запрещал — ни слова. Так что итог был таков: мои действия, как командира дивизии, Булганин оценил правильными, а министру обороны Василевскому, главкому ВВС Жигареву и Васе Сталину досталось по строгому выговору».

Но все эти выговоры, как подсказывает житейский опыт, приходят и уходят. А вот командующего авиацией округа генерала Сталина наказание ждало потяжелее. В той напряженной обстановке, сложившейся в воздухе в минуты парада, Василий тоже закатил в эфир не слишком изысканную на слух фразу. Она долетела до отца. Сталин поинтересовался, кто так «нэкрасыво» ругается. «Ваш сынок…» — услужливо доложили Иосифу Виссарионовичу. Никаких дополнений и изменений Сталину больше не требовалось Принято было за основу. И тут же последовало распоряжение — от полетов Василия отстранить, с должности командующего округом снять и отослать на Дальний Восток, в самый дикий угол!..

Потом что-то спасло Василия, может, смилостивился отец. Во всяком случае письменный приказ ни от кого не поступил, и тогда его зачислили в Высшую военную академию имени К. Е. Ворошилова.

В одном из кагэбэшных протоколов дела Василия Сталина упоминается имя Капиталины Васильевой — известной рекордсменки нашей страны по плаванию. Судьбе было угодно познакомить с ней молодого генерала и сделать еще один заход на устройство их личной жизни. Именно Капиталина Васильева, одна из обаятельных женщин России, стала надежным и верным другом Василия Сталина. Так вот в том протоколе в адрес ее были брошены слова, тяжелые, как ядра. Сразу заметим, те слова — как бы укора — в череде бесконечных допросов, длившихся до приговора два с половиной года, были сказаны лишь однажды. А именно сразу — в начале судилища, чинимого прислужниками Берии. Больше имя Капиталины Георгиевны Васильевой по делу В. И. Сталина нигде не упоминалось. Казалось бы, напротив, жена «врага народа» должна стать, если не соучастницей всех преступлений и уголовных дел мужа, то уж свидетельницей по его — особо важному! — делу всенепременно. Но вот ведь ничего подобного не случилось. И словно не было годов совместной жизни, семьи, детей, которых воспитывали, не разделяя — свои, чужие. В чем же дело?

Тайна приоткрывается воспоминаниями Капиталины Георгиевны. Они — то по-женски непосредственные, задушевные, то вдруг тревожные, до боли гнетущие, когда уж и сам не рад и винишься, что разбередил старые раны…

— Однажды я приехала в тюрьму очень уставшая — добираться было трудно, — вспоминала Капиталина Георгиевна. — Прилегла на железную койку отдохнуть, а Василь сел рядом и стал говорить. Говорил он долго, я слушала не слишком внимательно, но запомнилось, как он просил, чтобы я не всякому верила, что мне будут передавать о нем… Потом только поняла: Василь наговорил на меня, показал на следствии специально в невыгодном свете, чтобы не таскали за его «дело»…

О сыне Сталина и без протокольных допросов понаписано Бог весть что. Базарные призывы завлекают обывателя на газетное чтиво: «Только у нас!», «Впервые!», «Совершенно секретно!». Секретно. Да не совершенно. Вот, например, тешат народ побасенками, как Василий Сталин пьянствовал. Ну, конечно. Особенно последние 8 лет жизни — в тюрьме. Дозу ему приписали: в день, мол, выпивал бутылку водки и бутылку вина — вонючего хрущевского пойла. Причем закусывал он якобы только арбузными корками. Наш «всенародноизбранный» вон какой специал был по этой части и тот, поди, не взял бы на грудь такую дозу. Разве что в Горках, «работая с документами»…

В годы войны, известно, летчикам после напряженных воздушных боев ставили на стол «наркомовские» 100 граммов. Помню, и мы пели:

Эх, крепки ребята-ястребки!

С «мессершмиттом» справится любой.

Ты согрей нас жарко, фронтовая чарка,

Завтра улетаем в бой…