Василий Сталин. Сын «отца народов»

Бросаются в глаза различия между свидетельствами Александра и Капитолины по поводу состояния трупа, официальных причин смерти и того, производилось или нет вскрытие. Жена почему-то не заметила, что лицо Василия было разбито, зато его сын это будто бы помнит. Капитолину уверяли, будто ее муж умер от алкогольной интоксикации. Сыну же представили целый комплекс причин: тут и авария в пьяном виде на мотоцикле, и слабое сердце, и даже какое-то загадочное «размягчение мозга». И, в отличие от мачехи, Александр Бурдонский настаивает, что тело отца все-таки вскрывали.

До тех пор, пока не будет опубликовано медицинское заключение о причинах смерти генерал-лейтенанта в отставке Василия Иосифовича Сталина, невозможно точно определить, чей рассказ ближе к истине. Правда, насчет аварии с мотоциклом или ареста и избиения Василия сотрудниками госбезопасности не очень-то верится. Не рискнул бы Семичастный утаить от Хрущева столь важные подробности, когда сообщал ему о смерти сталинского сына.

Попробуем подойти к вопросу, насильственной или естественной смертью умер младший сын Сталина, с другой стороны. Были ли у КГБ и Хрущева серьезные мотивы к тому, чтобы устранить Василия как опасного свидетеля? По утверждению Светланы Аллилуевой, в первые дни после смерти отца брат действительно часто повторял, что того убили. Однако не было ли это лишь следствием потрясения от внезапной болезни и кончины отца. Раз он, казавшийся вечным, никогда не болевший, вдруг свалился с инсультом и умер, не приходя в сознание, значит, кто-то ему в этом помог. А тут еще сталинские преемники враз утратили почтение к почившему в бозе вождю, начали, особенно Берия, борьбу с «культом личности» чуть ли не с похорон и его, Василия, в одночасье перестали замечать. И обслугу кунцевской дачи тотчас разогнали, нет, чтобы создать там мемориальный музей! Ясное дело, Маленков, Берия, Хрущев и прочие давно уже ненавидели отца и стремились его извести! Возможно, так или примерно так думал Василий в те мартовские дни.

Вроде бы есть свидетельства, что и позднее он продолжал верить, будто отца убили. Однако при ближайшем рассмотрении показания этого рода не выдерживают критики. Вот, например, что поведал некто Степан С., выдающий себя за бывшего надзирателя Владимирской тюрьмы: «Весной пятьдесят третьего меня вызвал начальник тюрьмы.

Задал несколько вопросов о здоровье, затем приступил к делу: «Москва дала шифровку. К нам высылают спецэтап из одного заключенного. В жизни не догадаешься кого. Разжалованного генерала Василия Сталина!» — «Не может быть, — говорю. — И что с ним делать? Перевоспитывать?» — «В самую точку, — отвечает, — попал. Именно перевоспитывать. Но я их, в Москве, не понимаю. Они что, работать разучились? Есть же сотня проверенных способов. Тогда почему к нам?»

Он жестко проинструктировал, сделав упор на выполнение охраной двух обязательных требований. Ни одна душа не должна знать о его пребывании у нас. Ни одна написанная буква не должна попасть наружу.

Вскоре из «воронка» вывели человека в черной робе. Он, не глядя на тюремное начальство, быстро прошел за разводящим в корпус. Мы же молча разошлись, теряясь в догадках: нет ли тут какого «московского» подвоха?

Василий поразил нас дисциплинированностью, опрятностью. Он был абсолютно замкнут, все время о чем-то размышлял. Начальник постоянно напоминал: «Смотрите за кацо в оба. Наверняка он мысленно прорыл подземный ход до самого Тбилиси».

Как-то осенью я возвращал его в камеру с прогулки. Он замешкался и сказал комплимент: «Ты не похож на вертухая». А вскоре во время ночного дежурства я заглянул к нему в камеру через глазок и увидел, что сын Сталина стоит у самой двери.

«Если твои мозги на месте, парень, запомни, что скажу», — прошептал он громко. Я слушал. Любопытство победило страх. «Отца они угробили, — говорил Василий. — Мне обслуга кунцевской дачи рассказывала и ребята из охраны. Со дня убийства я был под «колпаком». Через одного летуна в Московском округе пытался добраться до иностранцев, но тот меня заложил. Я точно знаю: новые вожди, эта титулованная шушера, меня ненавидят. Не простят, что знаю их подноготную, как они друг на друга доносы клепали…»

В этот момент по коридору пошел ночной патруль. Я отскочил от двери. А через сутки меня перебросили на охрану объекта за пределами центральной зоны».