Услышавъ голосъ своего хозяинэ, «Рыжка» фыркнулъ и поднялъ уши, но получивши въ бока ударъ каблуковъ — сжался и рысцой затрусилъ къ хутору казака Ивана Захарьевича Родимова.
— Мать, а мать! — сказалъ Иванъ Захарьевичъ своей жен едотьевн, снимая съ уставшаго коня сдло. — Слыхала новость? Скоро гости, должно, будутъ… большевики — говорю. Станица — вся поднялась… Стало быть и мн надо хать…
едотьевна, старушка 60 лтъ, встрепенулась вся, бросила доить корову и поспшно подошла къ мужу.
— Большевики, говоришь? Опять они проклятые? — сказала она.
— Да… Надо хать… Завтра утречкомъ напеки колобашекъ на дорогу, да найди шашку… Ружье-то въ станиц достану.
— А мы-то какъ же съ Васютой останемся? — упавшимъ голосомъ произнесла едотьевна. — Погубятъ они насъ, окаянные… Слышь, Захарычъ, ты бы дома остался?.. А? — просительно сказала она. — Куда теб, старому, на войну идти? И такъ двухъ сыночковъ лишилась я, горемычная…
Старушка заплакала.
— Брось, старуха! — прикрикнулъ Иванъ Захарьевичъ. — Негоже говоришь… Сказалъ надо идти и все… Вся станица идетъ…
Иванъ Захарьевичъ пошелъ къ дому.
Въ это время изъ-за амбара, прямо къ воротамъ, подъхали три всадника, вооруженные винтовками.
«Кто бы это могъ быть?» — подумалъ Иванъ Захарьевичъ и спросилъ:
— Откуда Богъ несетъ, господа хорошіе?
— Мы не господа, — сказалъ одинъ.
— Ну станичники, — поправился Иванъ Захарьевичъ.
— И не станичники! — грубо произнесъ тотъ же всадникъ.
«Ага… Такъ вы вотъ кто!.. Вы самые товарищи-то и есть»… — молніей пронеслось въ сознаніи Ивана Захарьевича.
— Куда и откуда путь держите, товарищи?
— Ну вотъ…Теперь правильно, — засмялся одинъ изъ всадниковъ. — Мы товарищи и есть… Это врно…
— А что кадеты или казаки по близости тутъ есть? — спросилъ второй.
— Нтъ… — махнулъ рукою Иванъ Захарьевичъ. — Какіе тутъ кадеты!.. Тутъ самой работящій людъ живетъ, самые трудовые…
— Это хорошо, — сказалъ молчавшій до этого третій «товарищъ». — Но ты-то живешь, какъ погляжу, настоящимъ буржуемъ… Впрочемъ, это мы увидимъ… Куда хать на станицу? Сюда говоришь? — Ладно… Жди на ночь… Ночевать у тебя будемъ…
«Товарищи» повернули коней и похали на Новопровальскій поселокъ, какъ разъ въ противоположную сторону отъ станицы, куда ихъ направилъ Иванъ Захарьевичъ, а черезъ полчаса не успвшій еще отдохнуть «Рыжка» мчалъ стараго казака въ станицу съ донесеніемъ, что «товарищи» уже близко и что надо ихъ «встрчать»!..
II
Пятую ночь не спитъ едотьевна. Страшно старушк… Осунулась она какъ-то, морщины сильнй избороздили ея старческое желтое лицо. 4 дня прошло съ того времени, какъ ухалъ Иванъ Захарьевичъ, а до сихъ поръ нтъ отъ него никакой всточки. Гд онъ, родимый, сейчасъ, что съ нимъ дется, одна Царица Небесная знаетъ… Станицу-то отдали большевикамъ… Вотъ уже три большихъ партіи этихъ «анчихристовъ» прошло черезъ хуторъ на югъ… Одной ужъ коровки не досчиталась едотьевна. Можетъ, въ степи гд, а, можетъ, и большевики увели съ собой… Слухъ дошелъ какой-то страшный: будто большевики забираютъ и отправляютъ къ себ въ тылъ всхъ молодыхъ казачатъ и особенно двокъ. Сказывала это баба съ поселка, вчера только пріхавшая изъ станицы… Страшно едотьевн… Болитъ сердце ея материнское за Васюту… Что бы отправить-то ее загодя на Кубань? Но бда въ томъ, что большевики-то застигли ихъ врасплохъ. Кабы знали, что такая исторія выйдетъ, не только на Кубань — въ Черкасскій бы отправили ее… Тамъ, баютъ, никогда большевиковъ не было… Тоска беретъ… Ноетъ сердце вщее, чуетъ оно какую-то бду, а какую — не знаетъ… А что, если помолиться Цариц Небеснсй? Ну-ка, старая…
едотьевна, кряхтя, поднялась съ периньі. Подошла — «гукая» босыми ногами по полу — къ переднему углу, гд горла передъ святымъ образомъ лампадка — и упала ницъ. Долго молилась старушка, долго лежала она на холодномъ полу и въ горячихъ, но простыхъ выраженіяхъ просила Защитницу беззащитныхъ спасти жизнь ея мужа и не дать донюшку ея ненаглядную на поруганіе извергамъ рода человческаго… Нсколько успокоенная, едотьевна, наконецъ, поднялась съ «мостовъ», подошла къ кровати спящей Васюты и съ полчаса простояла надъ нею… А Васюта, раскинувши руки свои мускулистыя, загорлыя въ кистяхъ, сладко улыбалась «кому-то» во сн и совсмъ не ждала того, что случилось съ нею ровно черезъ часъ…
Сильный стукъ въ ворота разбудилъ задремавшую было едотьевну. Она быстро поднялась на постели и прислушалась. Стукъ повторился… Залаялъ «Черкесъ»…
— «Ужъ не Захарычъ ли»? — обрадовалась едотьевна, но въ слдующую минуту 2 выстрла, раздавшіеся одинъ за другимъ, убдили ее, что стучалъ не Захарычъ. едотьевна соскочила съ кровати, подбжала къ Васют и, тормоша ее, зашептала:
— Васюта, вставай скорй, большевики пришли!..
Васюта открыла глаза, полежала немного безъ движенія, потомъ встала и торопливо стала одваться. «Черкесъ» пересталъ лаять и съ тихимъ воемъ забился подъ амбаръ… На мгновенье все стихло. На двор опять забарабанили по воротамъ и рзкій голосъ крикнулъ:
— Хозяинъ, чертъ бы тебя подралъ! Открой ворота!..
— Что длать? — всплеснула руками едотьевна, — Матерь Божія, Царица Небесная!..