Васюта Родимова

— А вотъ я покажу куда. зжай на слдующую улицу — спроси тамъ домъ Пучковыхъ. Тамъ стоитъ нашъ обозъ.

Васюта сейчасъ же направилась со своей подводой къ Пучковымъ. Было уже утро… Станица про-снулась. Бабы доили коровъ и готовили большевикамъ завтракъ. У двора Пучковыхъ стояло уже подводъ 20. Подводчиками служили бабы помоложе, двки и парни изъ станицы. Васюту нкоторые знали и сейчасъ же разсказали ей о положеніи вещей. Обозъ, по приказанію начальника, сегодня же нужно было нагрузить пшеницей и отправить въ тылъ арміи, куда большевики спшили вывезти хлбъ. Подводчиковъ общали замнить на первомъ же хутор, но бабы и двки не врили «товарищамъ» и приготовились къ худшему.

— Брешутъ, — сказала черноглазая молодая баба изъ станицы. — Брешутъ, проклятые… Вывезутъ изъ станицы и начнутъ измываться. Сейчасъ и то пробовали, а какъ вывезутъ изъ станицы — такъ и начнется…

— А если убжать? — спросила Васюта.

— Попробуй, — мрачно замтила молодайка. — «Товарищи» объявили, что если кто убжитъ, то сейчасъ же разстрляютъ кого-нибудь изъ семьи.

Васюта вспомнила упавшую замертво мать и заплакала.

— Ну, ты, двка, эти шалости брось… Не подавай виду, а то товарищи замтятъ — хуже будетъ…

* * *

Вскор посл этого разговора обозъ, нагруженный пшеницей и ячменемъ, вытянулся изъ станицы по направленію къ зимовникамъ. Всего было подводъ 40, и на каждой подвод сидла баба или двка, рдко — парень. Другую партію двокъ въ тотъ же день большевики отправили съ артиллерійскимъ паркомъ къ Лежанк. Васюта хала въ хвост. На ея бричк помстился помощникъ «товарища начальника» обоза, немолодой уже красногвардеецъ, курившій папиросы и часто говорившій: «мы, сознательные пролетаріи»… Васюта сразу почувствовала въ немъ врага и сразу же возненавидла его со всей горячностью, на которую давали ей право ея 19 лтъ.

Однажды вечером (уже во время отступленія) обозъ остановился на ночлегъ на разоренномъ зимовник. Васюта попоила изъ пруда лошадей, спутала ихъ и пустила на траву. Посл этого, вмст съ 2-мя другими двушками, начала чистить картошку, чтобы варить на ужинъ кашу. Къ разведенному ими костру подошли «товарищъ-начальникъ» и его помощникъ. Послднiй указалъ взглядомъ на Васюту и многозначительно произнесъ:

— Ягодка?

Васюта вспыхнула. Она перестала чистить картошку, бросила ножъ на свою повозку и отошла отъ костра.

— Что это вы, красавица, — подбоченясь спросилъ начальникъ. — Или вамъ не нравится наша компанія?

— Отстаньте вы отъ меня! — сердито крикнула Васюта.

Начальникъ пожалъ плечами…

* * *

Ночью произошло то, что должно было произойти… Васюта отчаянно отбивалась отъ пьянаго «пролетарія», пускала противъ него въ ходъ вс средства самообороны вплоть до укусовъ зубами, но чувствовала, что съ каждой минутой слабетъ и нтъ-нтъ сдастся. Вдругъ рука ея напоролась на что то острое, лежащее на брезент повозки. — «Ножъ!» — мгновенно сообразила Васюта. Жадно схватила она черенокъ большого казачьяго ножа, страшнымъ напряженіемъ удесятеренныхъ отчаяніемъ силъ вырвалась изъ охватившихъ ее объятій, изловчилась, и едва насильникъ усплъ что-либо сообразить — по самую рукоятку всадила ему ножъ въ спину, немного лве правой лопатки.

— О-о-о-й! — дико, какъ зврь, заревлъ раненый на смерть «товарищъ».

— Бжать, бжать! — шептала дрожащая Васюта, но ноги не слушались ея. Только когда зашевелились у сосднихъ повозокъ проснувшіеся красногвардейцы и подводчицы, разбуженные стонами раненаго «товарища», — Васюта, въ чемъ была, растрепанная и взволнованная, — метнулась отъ повозки въ сторону и черезъ мгновенье скрылась во тьм безлунной майской ночи.

* * *

Страшно непривычному человку въ безлюдной и темной степи. Кругомъ мертвая, загадочная и зловщая тишина. Только шелестъ травы да хрустъ сухой былинки, попавшей случайно подъ ноги ночному путнику — нарушаютъ безмолвіе сонной степи, но вмст съ тмъ они нарушаютъ и спокойствіе путника. Невольно вздрагиваетъ онъ: воображенье сейчасъ же рисуетъ страшное и несуществующее, и стоитъ большихъ трудовъ удержаться и не закричать отъ дикаго, непонятнаго ужаса…

То же самое было и съ Васютой. Хотя сна съ малыхъ лтъ привыкла къ степи и давно полюбила ее, со всми ея ночными хрустами, съ шелестомъ — вздохомъ травы и съ шумомъ нежданно выпорхнувшей изъ-подъ самыхъ ногъ куропатки, — но теперь, посл кошмарнаго случая въ обоз, каждый лепестокъ, каждая былинка, казалось, говорили: погоня, уходи! И Васюта прислушивалась къ ночнымъ голосамъ родимой степи и подгоняемая страхомъ — бжала. Часа черезъ два она попыталась разобраться въ мстности.

«Кажись, Юла», подумала Васюта, спускаясь въ неглубокую балку. Вспомнила она разговоръ съ Ельмутянской бабой, совтовавшей ей дойти до Юлы и по ней уже до самой станицы…

* * *