Вассал и господин

– Я знаю, герцог Ребенрее крут, – говорил архиепископ, морщась от боли. – Вассалам своим рубит головы за все, что считает предательством. Но тебе нечего бояться. Святая Матерь Церковь не даст тебя в обиду. Епископ города Малена будет твоей опорой, он сам вызвался. А если надо, так и императору напишем, уж ему мир с горцами точно не нужен. Так что не волнуйся, грабь.

То, что император и горцы друг друга ненавидят, Волков знал, во всех войнах горцы всегда вставали как раз против императора. Ненависть между домом императора и кантонами длилась уже лет этак двести. Но все равно кавалер еще сомневался.

– Не бойся, говорю тебе, – продолжал архиепископ. – Мы не дадим тебя в обиду.

– Напрасно вы думаете, что я боюсь, – не без высокомерия возразил Волков.

– Да, я неправильно выразился. Уж в чем в чем, а в храбрости твоей никто не сомневается. Но вижу я сомнения в тебе.

– Конечно видите, я клялся пред рыцарями в верности сеньору. Говорил, что приму его суд и назову братом старшим.

– А вы и не предавайте, – вдруг сказал брат Родерик, до сих пор молчавший, – одно дело предательство, а совсем другое дело – ослушание. Тем более что вы уже ослушались вашего сеньора, раз горцы дважды приходили жаловаться на вас графу.

– Вот тебе и ответ, – поддержал его архиепископ. – Грабь их. Забирай все себе или со всего взимай мзду. А кто из купчишек противиться будет, так самого его бери по выкупу. А если герцог решит тебя судить, так мы выручим, – произнес курфюрст и добавил с пафосом: – От лица Святой Матери Церкви обещаю тебе спасение.

– Все, что по реке плывет, все мое? А купцов из Фринланда тоже грабить? – все еще сомневался кавалер.

– Фринланд – вотчина Его Высокопреосвященства, – заговорил канцлер, – о том и речи быть не может.

Но архиепископ махнул на него рукой и сказал Волкову:

– Грабь. Грабь и их. – И канцлер, и Волков смотрели на владыку с удивлением. А он, улыбаясь, пояснял: – Зажирели купчишки, золотишком обросли. Шесть лет как война их не трогает, так забогатели, спесью обзавелись. Лишний раз не поклонятся, пошлины платить не желают, таможни проскочить норовят. Бери с них мзду за проход по реке, а заупрямятся, так грабь безжалостно, грабь до тех пор, пока они к моему трону на карачках не приползут и слезно не попросят защитить от тебя.

Волков удивленно молчал.

– Нет у меня денег дать тебе в награду, – продолжал архиепископ, – так сам их на реке возьми. Слава богу, рука у тебя крепка и людишки верные имеются. Иди и стань богатым. А если кантон или герцог на тебя разъярятся и войной на тебя кто пойдет, так уходи ко мне во Фринланд, я не выдам. Слово мое на то даю. Канцлер напишет письмо капитану моему, зовут его фон Финк. Отвезешь ему послание и познакомишься с ним. И ни о чем больше не волнуйся, Святая Матерь Церковь с тобой, а значит, и Господь с тобой.

Волков стоял во дворе дворца курфюрста и смотрел, как слуги грузят в телегу красивый ящик с доспехом. Максимилиан подвел ему коня, увидел, что с господином что-то не так, и спросил:

– Кавалер, все ли в порядке с вами?

– А что такое?

– Вид у вас не такой, как обычно.

– Просто думаю, что мне замок будет нужен. И замок немаленький.

– Замок?! – обрадовался юноша. – Замок – это прекрасно.

– Да, прекрасно, – повторил Волков задумчиво. – И безопасно к тому же. Поехали, нужно пообедать и проверить, что за мушкеты сделали мне кузнец с Рохой. Кажется, это оружие нам понадобится.

Глава 49

Да кто бы смог удержаться, приехав домой, тут же не начать примерять на себя великолепный доспех? Как ящик открыли, как выложили части доспеха на стол, так Максимилиан, Сыч да и все, кто был в зале, даже Агнес, принялись восхищаться этой роскошью.

Волков сел на лавку, и Максимилиан с Сычом стали надевать на него латы.

Кавалер надевал доспех на одежду, не поддев ни кольчугу, ни стеганку, но даже так ему ничто нигде не мешало, не терло, не впивалось в тело. Все было продумано и удобно, хоть спать так ложись. Когда все части доспеха, кроме шлема, оказались на Волкове, он сказал:

– Зеркало мне.

Ута и Игнатий принесли сверху, из покоев, зеркало, поставили его перед господином, а он стал смотреть на себя, поворачивался боками, приседал чуть-чуть, выставлял ноги – то одну, то другую. И не мог насмотреться, нарадоваться. Не было упрека этому доспеху ни в чем. Тогда велел он Максимилиану шлем подавать. И даже в глухом шлеме с закрытым забралом не чувствовал себя неудобно. Только звуки стали заметно глуше и обзор заметно уменьшился. Но случись надобность, он в этих латах долго бы смог простоять. Хотя заметил Волков, что это доспех рыцарский, намного более тяжелый, чем пехотный. Но и крепость его с пехотным доспехом несравнима.

– Кавалер, о чем вы думаете? – спросил Максимилиан, когда Волков, сняв шлем, минуту неотрывно смотрел на себя в зеркало.

– Думаю, выдержит ли эта кираса или шлем пули из аркебузы в упор. Болт из арбалета выдержит ли?

– И что надумали?

– Не удивлюсь, если выдержит. Уж больно хорошо железо и безупречна работа.