Вацлав Нижинский. Новатор и любовник

Хотя итальянский и два вышеупомянутых русских народных балета оформляли Бакст и авангардист Ларионов, Дягилев стал обращаться для создания декораций к художникам парижской школы. Первым в этом ряду стал Пикассо, оформивший в 1917 году «Парад». Теперь и «Клеопатру» показывали Лондону в новых декорациях Робера Делоне. Чарлз Рикетт не одобрял их: «Отвратительные декорации в постимпрессионистическом стиле — розовые и пурпурные колонны, зеленая, как горох, корова, желтые пирамиды с зеленой тенью в красную крапинку… Мясин танцует хорошо… Он абсолютно голый, за исключением плавок, с огромным черным пятном на животе. Две-три молодых идиотки с галерки истерически захохотали, когда он вышел на сцену».

Весной дягилевский балет после двухнедельных гастролей в Манчестере открыл сезон в «Альгамбре» на Лестер-сквер, здесь Мясин добился наибольшего успеха, поставив «La Boutique fan-tastique»[386] на словно пронизанные солнцем мелодии Россини в faux naif [387] декорациях Андре Дерена. В этом балете он сам вместе с Лопуховой исполнил канкан.

Карсавина в последний раз выступила в Мариинском театре 15 мая*[388] в «Баядерке» и, преодолев множество опасностей, бежала с мужем в Англию, а оттуда почтовым рейсом они добрались до Танжера. Вновь встретившись с Дягилевым, она рассказала ему, как один день, на который он задержал ее в Лондоне после сезона 1914 года, стоил ей нескольких месяцев скитаний. Под руководством исполнителя фламенко Феликса Фернандеса Гарсия, нанятого в Испании, Мясин стал специалистом в области испанского народного танца и работал теперь над своим шедевром «Le Tricorne»[389], где, как предполагалось, будет танцевать Карсавина. «В нашей первой совместной работе над `Треуголкой` он проявил себя как требовательный мастер… На русской сцене мы привыкли в лучшем случае к слащавой хореографической стилизации испанского танца, а это была его сама суть». Любопытный факт: вскоре после того, как Нижинский лишился рассудка, простодушный андалузец Феликс, намеревавшийся сам исполнить фарукку в испанском балете, но неспособный выдержать строгий темп музыкальной партитуры и приспособиться к регламентированной жизни балетной труппы, сошел с ума, и однажды ночью его увидели танцующим на алтарных ступенях Сент-Мартин-ин-де-Филдз. Карсавина и Мясин исполнили главные партии в «Треуголке» в замечательных декорациях Пикассо в «Альгамбре» 22 июля.

А для Ромолы Нижинской начался тридцатилетний период надежды, отчаяния, борьбы, бедности и героизма. В течение шести месяцев, которые Вацлав провел в «Крузлингене», она и врачи питали надежду на его выздоровление, но этого не произошло. В конце ему стало хуже — появились галлюцинации, вспышки агрессивности, он отказывался от пищи. Отважная Ромола решила произвести эксперимент — взять его домой в надежде, что привычная обстановка сможет повлиять на него благотворно. Это требовало присутствия дневных и ночных сиделок, постоянного наблюдения врачей и стоило очень дорого. У Вацлава были то хорошие, то плохие дни, но настоящего улучшения в его состоянии не происходило. В Швейцарии Ромола возила мужа на консультации к профессорам Юнгу и Форелю. Затем, приехав в Вену, проконсультировалась у профессора Вагнера-Яурега, который сказал ей, что, «пока у шизофреника бывают периоды тревоги, остается надежда на улучшение и приближение к нормальному состоянию». Зигмунд Фрейд сказал, что психоанализ бессилен в случае шизофрении. Большую часть времени Вацлав проводил в Вене дома. Только когда он становился трудноуправляемым, Ромола отвозила его в санаторий «Штейнхоф». Однажды, когда она на время уехала из страны, ее родители поместили его в государственную психиатрическую лечебницу под Будапештом, где с ним плохо обращались. Ромола поспешно вернулась и забрала его в Австрию.

14 июня 1920 года в той же клинике в Вене и в той же самой комнате, где родилась Кира, в присутствии того же врача, Ромола произвела на свет вторую дочь, которую назвала Тамарой.