Вацлав Нижинский. Новатор и любовник

«На следующий день я одна пошла к профессору Блойлеру — Вацлав идти со мной не захотел. Профессор оказался стариком с бесконечно умными и понимающими глазами. Почти два часа я говорила с ним о Вацлаве, о себе и о нашей семейной жизни. „Все, что вы рассказали, очень, очень интересно. Уверяю вас, с вами все в порядке, моя дорогая. Как бы то ни было, мы не становимся сумасшедшими, мы с этим рождаемся. Я имею в виду, что должна быть предрасположенность. Гениальность и безумие так близки друг другу, норма и ненормальность — между этими двумя состояниями почти нет границы. Мне бы очень хотелось встретиться с вашим мужем. Если бы вы говорили о ком-нибудь другом, я бы встревожился, но симптомы, которые вы описываете, для человека с художественной натурой и тем более русского сами по себе еще не доказывают психического расстройства“. Я почувствовала облегчение и пришла домой почти счастливая. Рассказала Вацлаву о том, как любезен был Блойлер и что он считает меня здоровой, так что мы можем иметь сына, добавив, что профессор хотел бы познакомиться и с ним. Вацлав согласился. „Хорошо, я пойду. Он кажется интересным человеком. Я не сомневаюсь, что все будет в порядке. В конце концов, Фамка, я воспитывался в императорской школе, а там мы находились под постоянным медицинским наблюдением. Со времени окончания школы, за исключением тифа, я ничем серьезно не болел“. В приподнятом настроении мы пошли в магазин. Вацлав остановился перед витриной, где было выставлено детское приданое; он улыбался, я знала, что он думал о сыне, которого так страстно желал.

На следующий день около трех часов дня мы проехали через мост на Цюрихском озере и углубились в лес, где находилась государственная психиатрическая лечебница — большое старомодное здание с зарешеченными окнами. Но улыбающийся привратник и цветы вокруг главного корпуса рассеивали неприятное впечатление. Мы подождали несколько минут, затем вышел профессор. Я познакомила его с Вацлавом, и они скрылись в кабинете, а я принялась спокойно просматривать лежащие вокруг журналы: „Илюстрасьон“ и последние номера „Скетча“ и „Графика“. Я испытывала облегчение — наконец-то кончатся мои тревоги и все будет хорошо. Первые шесть лет нашего брака были такими тяжелыми — борьба с Дягилевым, интернирование, крушение иллюзий; но теперь начнется счастливое время. Минут через десять дверь открылась, профессор, улыбаясь, провожал Вацлава: „Все хорошо. Великолепно! Зайдите ко мне на секунду. Я вчера забыл отдать вам обещанный рецепт“. Улыбнувшись Вацлаву, я прошла в кабинет вслед за профессором; какой рецепт, я не могла вспомнить. Закрыв дверь, Блойлер твердо сказал: „Дорогая моя, мужайтесь. Вам надо увезти ребенка и получить развод. К сожалению, я бессилен. Ваш муж неизлечимо болен“. Мне показалось, будто проникший через окно солнечный луч над головой профессора потемнел от пыли. Зачем здесь этот огромный зеленый стол в центре комнаты? И эти раздражающие чернильницы вокруг — круг… о да, круг. Этот ужасный безжалостный круг несчастий. Я едва слышала, как профессор просил прощения за свою прямолинейность. „Должно быть, я кажусь грубым, но я обязан спасти вас и вашего ребенка — две жизни. Мы, врачи, должны спасать тех, кого можем; остальных, к сожалению, приходится предоставлять жестокой судьбе. Я старик. Я пожертвовал пятьюдесятью годами жизни, пытаясь спасти их. Я изучал эту болезнь, знаю ее симптомы, могу поставить диагноз, но, к сожалению, не могу помочь. Однако помните, дитя мое, что иногда случаются чудеса“.

Я уже не слушала, мне было необходимо как можно скорее уйти. Мне казалось, что все вокруг меня вращается все быстрее и быстрее. Я бросилась за дверь в комнату, где ждал Вацлав. Он стоял у стола, рассеянно просматривая журналы, — бледный, невыразимо печальный, в шубе и папахе. Я остановилась и посмотрела на него; мне показалось, будто его лицо вытянулось под моим взглядом, и он медленно произнес: „Фамка, ты принесла мне смертный приговор“».

Эмилия Маркуш и Оскар Пардан приехали в Цюрих на следующий день. Ромола пыталась найти способ позаботиться о Вацлаве, не помещая его в психиатрическую лечебницу. Ее родители думали по-другому. Нижинскому был поставлен диагноз — шизофрения.