Вацлав Нижинский. Воспоминания

Наши аргентинские друзья проводили нас на пристань, и Кинтана пообещал позаботиться об открытии судебного дела против Дягилева, поскольку Русский балет в самый последний момент нарушил контракт — отказался оплатить наш проезд обратно в Европу. Сэр Реджинальд Тауэр заверил нас, что он не обращает ни малейшего внимания на клевету Б. и, что бы ни случилось по пути обратно, мы должны сохранять спокойствие. Когда мы отплывали из Буэнос-Айреса, распространился слух, что союзники ищут немецких шпионов, которые якобы находятся здесь на борту под вымышленными именами. Три дня прошли спокойно. А потом однажды вечером, когда я одевалась к обеду, корабль замедлил ход и внезапно остановился. Я быстро повернулась к Вацлаву, но он успокоил меня: «Не тревожься, ничего страшного нет. Вероятно, это просто тот английский крейсер, про который нам говорили, остановил наш корабль». Я выглянула из иллюминатора. Солнце заходило, и на фоне его кроваво-красного диска на горизонте быстро вырастал черный силуэт приближающегося крейсера. Мы вышли на палубу. Я дрожала. На борт поднялись английские офицеры. Пассажиров попросили спуститься в багажное отделение и открыть свои чемоданы. Один из офицеров зашел во все каюты и осмотрел их. Дойдя до нашей, он поздоровался, спросил, как нас зовут, и ушел. Этот обыск продолжался три часа. Я обезумела от волнения.

«Вацлав, они арестуют меня, снимут меня с корабля».

«А за что, фамка?»

«За то, что я родилась венгеркой».

«Ну, фамка, ты просто глупая. Англичане разумные люди, они ничего тебе не сделают».

Всем устроили допрос, и только нас, видимо, решили не вызывать. Я сбежала вниз, в свою каюту, и схватила изображение маленького Иисуса Пражского — то самое, которое отдало мне Вацлава много лет назад. Оно всегда было моей любимой иконой, но на его оборотной стороне была напечатана молитва на немецком языке, и потому я в панике разорвала его пополам и бросила в море. Когда рисунок уже плавал в волнах, я увидела, что маленькая головка чудотворного Иисуса повернулась вверх и он взглянул на меня. У меня вырвался крик, я хотела вернуть рисунок, но он уже медленно тонул, и мне стало жутко от страшного предчувствия: я ощущала, что мое счастье тонет вместе с ним. Вскоре после этого офицеры, которые вели расследование, ушли, и мы спокойно продолжили наши обычные дневные занятия.

Путь домой прошел без происшествий. Единственным, что нас тревожило, были военные сводки, которые передавали по радио. Вацлав практически весь день сидел в шезлонге, внося поправки во вторую редакцию своей системы записи движений. Обычно я приносила ему чашку крепкого мясного бульона и новости. Однажды я рассказала ему, что в России власть захватили местные Советы и Ленин и Троцкий, который вернулся на родину три дня назад, сформировали правительство. Вацлав даже плохо знал, кто они такие, и заметил, что это странно с их стороны — дать власть тому, кто всегда жил вне России. Ни я, ни он не знали, что это на самом деле означало для нашей страны и для всего мира.

В этом путешествии мы вели себя сдержаннее, чем когда-либо, и ни с кем не знакомились, потому что наши друзья из Рио предостерегли нас относительно некоего г-на Р., бельгийца, который находился на этом же корабле.

Этот господин, правду говоря, всеми способами старался приблизиться к нам. Обычно он проводил время в баре или играл в карты; его жена прекрасно одевалась. Нам сказали, что он — один из владельцев магазина «Лаклош» — лучшего ювелирного магазина в Буэнос-Айресе.

Приехав в Европу, мы сели в Южный экспресс и проехали через Испанию. На французской границе мы должны были сделать пересадку. Тут нам понадобилось много времени, чтобы пройти паспортный контроль. Мы не хотели толкаться в очереди, по этой причине пропустили время посадки и только успели увидеть, как г-н Р. машет нам рукой, чтобы мы поторопились. Наши и его места были в одном и том же спальном вагоне. Что нам было делать? Следующий экспресс отправлялся только через два дня, мы решили провести это время в местной гостинице и стали искать свой ручной багаж. Носильщик, у которого были наши вещи, должен был ждать нас на платформе, но его нигде не могли найти. Никто не знал, где находится наш багаж; после лихорадочных поисков нам сказали, что этот носильщик закончил свое дежурство и вернулся к себе домой, а это по другую сторону границы. Я заплакала: «Мои драгоценности!» — и бросилась к начальнику станции. Он ничем не мог помочь. Вернуться обратно через границу было невозможно. Обыскали станцию, но напрасно. Я провела мрачный день, оплакивая свои жемчуга и очаровательные рубины, сапфиры, все браслеты и кольца, которые подарил мне Вацлав: все это пропало.

На следующий день носильщик вернулся с дежурства и сказал нам, что положил наш багаж в наше купе на экспрессе, считая, что мы догоним поезд. Я не удержалась и крикнула ему: «Дурак!»

«Видишь, фамка, ты должна была нести коробку с драгоценностями в руках, — сказал Вацлав. — В любом случае, эти материальные вещи не важны. Подумай о тех, кто теряет своих мужей, своих детей на войне».