Вацлав Нижинский. Воспоминания

Еще было «Лебединое озеро». Оно подходило лучше: несомненно старомодное, но шедевр Петипа. Бенуа должен расписать для него новый занавес и создать эскизы новых костюмов. Что еще? «Павильон Армиды» Фокина. В определенном смысле он был «балетом действия», то есть оставался в рамках старой традиции; но он сильно отличался от других балетов этого типа. В нем были ансамбли, вариации, па-де-де, но также была прочная последовательная сюжетная линия, составленная из промежуточных мимических эпизодов, которая связывала все элементы драматического повествования в единое целое. Сюжет больше не был просто предлогом для танцев.

Чтобы показать что-то из русских народных танцев, Дягилев решил использовать сцену из второго акта оперы «Руслан и Людмила» Глинки. Этот дивертисмент был назван «Пир», и Коровин написал для него декорацию, изображающую огромный средневековый зал.

Пока Дягилев составлял программу, распределял проекты декораций, выбирал музыку, группа художников с горячим воодушевлением принялась совершенствовать отобранный репертуар. Дягилев пригласил Черепнина и Купера, двух выдающихся дирижеров Мариинского театра, присоединиться к этой группе. Затем он выбрал танцовщиков. Первая, кого он попросил участвовать, была абсолютная прима-балерина Матильда Кшесинская. Затем он пригласил из труппы Мариинского театра также Тамару Карсавину, которая имела тот же ранг примы-балерины, что Анна Павлова, изящных классических танцовщиц Софью Федорову, Балдину и Смирнову и солистов Михаила Фокина, Адольфа Больма, Монакова, Булгакова, Кшесинского (брата Матильды) и Вацлава Нижинского. Дягилев широко использовал свое право свободного выбора: он взял лучших танцовщиков и танцовщиц не только из Санкт-Петербурга, а из всех Императорских театров. Например, он пригласил из московского Большого театра Михаила Мордкина, Федора Козлова и приму-балерину Коралли.

Все шло гладко, им оказывали любую возможную помощь, но вдруг произошел случай, который поставил все предприятие под угрозу. Могущественной Кшесинской не понравилось, что Дягилев задумал дать заметные роли Коралли, и она сказала ему об этом. Дягилев, в свою очередь, ясно дал ей понять, что не потерпит ничьего вмешательства в свою работу. Кшесинская немедленно пошла к дяде царя, великому князю Владимиру, который в то время был ее очень близким другом. За несколько недель до намеченного срока отъезда власти лишили дягилевскую труппу субсидии.

Это был тяжелейший удар, но, поскольку разрешение использовать танцовщиц и танцовщиков не было отменено, Дягилев стал действовать быстро, чтобы привести в исполнение свои планы, арендовал маленький театр на Екатеринском[14] канале и продолжил репетиции там.

Он немедленно связался со своими влиятельными друзьями в Париже, и они сумели собрать по подписке достаточно денег, чтобы оплатить аренду театра Шатле. Габриэль Астрюк, французский импресарио, который руководил этим делом, сумел заинтересовать сэра Бэзила Захарова, а графиня де Греффюль, Робер Брюссель, Бони де Кастелан, Полиньяк и Мизия Эдвардс финансировали выступления.

Наконец, наступил великий день отъезда. Когда труппа садилась в парижский экспресс, платформа была полна людей, пришедших пожелать им удачи. Мать Вацлава пришла его проводить. Артистов балета сопровождали многие аристократы, имевшие поместья во Франции. Когда поезд отходил от санкт-петербургского вокзала, сзади него колыхался в воздухе целый лес машущих рук. Он вез к ничего не подозревавшей публике огромных залов Запада самую могучую русскую армию вторжения, которую знал современный мир.

Глава 6 Первый Парижский сезон

В России весна едва тронула деревья, и длинный поезд ехал по просторным полям, где зима убила всю зелень, время от времени проезжая через города. Когда поезд двигался по Германии, Вацлав, который впервые выехал из России, был восхищен немецкими точностью и налаженностью распорядка жизни, которые чувствовались в хорошем состоянии дорог, шедших параллельно железнодорожным путям, в облике каналов, в чистоте и аккуратности маленьких городов, в методичности подачи сигналов и действий проводников и охраны.

Из окон вагонов все время выглядывали лица молодых славян, которые в изумлении, не отрываясь смотрели на непривычную чистоту ухоженных восточнонемецких городков. Пожирая взглядом проносившиеся мимо пейзажи, они без конца говорили на своем мягком русском языке о том, какой прием может их ждать в Париже, и о достоинствах французских танцовщиц и танцовщиков.

С каждой минутой, приближавшей поезд к Парижу, росли любопытство и волнение Вацлава. Вдруг перед ним возникли смутные, словно во сне или в мечте, очертания церкви на холме — Сакре-Кёр, а потом перед его глазами оказались башни Парижа и окутанные дымкой верхушки парижских крыш. «Видишь, Славушка, — показывал Шаляпин, — это Монмартр, а вон там, где мой палец, чуть-чуть видна Эйфелева башня. Да, это она». Долгий путь действительно закончился. Они наконец были в Париже.