До этого слова «русская музыка» означали для французов только два имени — Чайковский и Рубинштейн. Скрябин и Рахманинов участвовали в этих концертах в качестве пианистов, а среди дирижеров у Дягилева были Никиш, Римский-Корсаков, Глазунов и Шевийяр. Успех оркестрового сезона был еще больше, чем у музыкального. Замыслы Дягилева стали смелее и честолюбивее: теперь он захотел показать русскую оперу и снова имел успех. В 1908 году он привез в Париж русскую оперу и впервые показал западной публике спектакли Императорской оперы, перед которыми она онемела от изумления, — «Бориса Годунова» и «Ивана Грозного» с Шаляпиным, Смирновым, Липковской и Баклановым. Художественным директором спектаклей стал Бенуа.
Дягилев, дилетант, умевший быть любезным, теперь стал непобедимым волшебником. Его высоко ценили императорская семья, двор, парижское и петербургское общество, а артисты считали его суждения безошибочными. Его положение было прочно, как неприступная крепость. А потом началось бесчисленное количество интриг против него. Каждый, кто занимал сколько-нибудь заметное место в искусстве, воображал себе, что Дягилев лишит его этого места. Куратор Императорских музеев, директор Эрмитажа, управляющий Императорскими театрами тайно объединились против него, и к их союзу охотно присоединились те артисты, чьи маленькие таланты Дягилев обошел своим вниманием. Главой этого антидягилевского заговора был генерал Теляковский, новый управляющий Императорскими театрами, который сменил на этом посту Волконского. Это был безобидный человек и достаточно хороший директор, он даже проводил в Императорских театрах реформы для поощрения русских художников и музыкантов, но ему от природы не хватало воображения. Хитрый Теляковский имел своих шпионов на собраниях у Дягилева, и, как только они слышали там о какой-то идее, он быстро пытался осуществить ее сам. Генерал был слишком слаб, чтобы держаться на своем высоком посту, и поэтому он старался угодить всем — министрам двора, публике, критикам, певцам, прима-балеринам, великим князьям и прежде всего могущественной Кшесинской. А это было трудно, поскольку у них были противоположные цели и задачи.
Вацлав слышал о встречах артистов у Дягилева. Он знал, как много артистов Мариинского театра бывают там. Он даже мимоходом встречался с Дягилевым во время одного спектакля. Однажды Бакст попросил Вацлава пойти вместе с ним на одно из этих собраний. С этого дня началось сотрудничество этих двоих выдающихся людей, которое так много дало искусству, и возникла их глубокая привязанность друг к другу. Хотя Дягилев был на двадцать лет старше, он сразу же сумел преодолеть сдержанность юноши Вацлава и завоевал его дружбу, которую Вацлав неизменно хранил, несмотря на все недоразумения и ссоры между ними. Дягилева сразу же привлекли в Вацлаве сила и упругость тела, трудно постижимое утонченное сочетание мальчишеского поведения с женственной нежностью и неугасимо горевшая в нем энергия — главная сила его характера.
Вацлав позже сказал мне так: «Из всех людей, которых я когда-либо знал, Дягилев, конечно, значил для меня больше всего. Он был гений, величайший организатор, который открывал и развивал таланты, человек с душой артиста и знатного сеньора, единственный человек со всеобъемлющим талантом, которого я мог бы сравнить с Леонардо да Винчи». И в определенном смысле Вацлав был прав. Дягилев был настоящим человеком эпохи Возрождения. Он не был музыкантом, однако немного пел и хорошо играл на пианино; он не был художником, но немного рисовал; он не был танцовщиком, но знал самый совершенный стиль танца. Он знал обо всем достаточно для того, чтобы заставить признавать свой авторитет в любой области, и добавлял к этим знаниям магию восприятия и внушения, которая заставляла любого человека работать с максимальной возможной для него энергией. Он был дилетантом в лучшем смысле этого слова, но дилетантом в n-й степени, всесильным дилетантом, делом жизни которого было продвигать и поддерживать другие, более мощные дарования. Не только тогда в России, но и позже во Франции, Италии, Испании удивительный дар Дягилева давать верные советы приносил пользу артистам. Благодаря ему стали известны публике и узнали себя сами Равель, Пикассо, Маринетти, Дерен[12]
, Гончарова, Альбениц и бесчисленное множество других артистов.