Вацлав Нижинский. Воспоминания

Парижский сезон закончился. Артисты труппы упаковали свои вещи, договорились о перевозке декораций, чемоданов и костюмов и уже предвкушали еще большие почести и радостную встречу в Петербурге — ожидавший их триумф в честь возвращения победоносной армии.

Дягилев решил вместе с Вацлавом и Бакстом поехать на вполне заслуженный отдых в Карлсбад.

Вацлаву понравился этот город среди холмов, прогулки в сосновых лесах и маленькая русская церковь. Карлсбад напомнил ему Нарзан на Кавказе — такой же модный русский курорт. У них были приятные комнаты с балконами, откуда открывался вид вниз с вершины холма. Вацлав не лечился. Два месяца он совершенно не работал и не упражнялся, делал только массаж. Через две или три недели после начала отдыха они поехали в Венецию.

Поездка туда через Тироль и Итальянские Альпы была прекрасна и так понравилась Вацлаву, что он вставал рано и не хотел уходить от окна, пока не наступало время спать. Они остановились в старой гостинице «У купаний» на Лидо. Как только они там разместились, Бенуа стал водить Вацлава по городу, провел его по всем церквам, дворцам, музеям и частным коллекциям, которые знал, давая пояснения о картинах и архитектуре, а Вацлав, в свою очередь, водил своих спутников на берег — плавать в море. Он и Бенуа вместе втаскивали воду Адриатики Бакста, чей страх перед морем их ужасно забавлял. Дягилев никогда даже близко не подходил к морю. Его ненависть к воде почти достигала размеров болезненного страха, и в комнатах, которые он занимал на Лидо, всегда были спущены шторы на окнах, выходивших на лагуну.

Они чудесно провели время в Венеции — весь день осматривали город и плавали, а весь вечер разговаривали с новыми друзьями. Вскоре после их приезда вокруг них образовался широкий круг новых знакомых. Д’Аннунцио, который раньше был знаком с Дягилевым, теперь присоединялся к ним каждый раз, когда мог. Этот поэт ко времени своей первой встречи с Вацлавом уже далеко зашел в своей мании величия и, повернувшись к нему, сказал: «Прошу, станцуйте мне что-нибудь». Вацлав, как только понял повелительный тон этой фразы, очень рассердился и быстро ответил: «Пожалуйста, напишите мне что-нибудь».

Но после этой первой встречи поэт стал дружелюбным, между ними обнаружилось духовное родство и ничто не омрачало их дружбу.

Изадора[17] Дункан тоже была тогда в Венеции. Вацлав впервые встретился с ней в толпе гостей, на приеме во дворце у маркизы Казати, прославленной итальянской красавицы и королевы римского светского общества; эта прекрасная собой и эксцентричная дама при своем первом появлении в римском свете въехала в бальный зал на колеснице, запряженной львами, а главным предметом ее одежды была тогда живая змея.

Изадора Дункан делала все возможное, чтобы быть рядом с Дягилевым, надеясь, что он даст ей мимические роли, похожие на те, которые исполняла Ида Рубинштейн. Но Дягилев, имевший безупречное чувство такта, всегда избегал любой встречи, при которой она могла бы вынудить его дать ей определенный ответ. Он не только уклонялся от личных встреч с Дункан, но и отказывался открыто выражать свое мнение о стиле ее танца. Для него было большим облегчением, что Вацлав не знал никаких языков, кроме русского: иначе Вацлав мог бы напрямую сказать Дункан или кому-нибудь другому, что именно Сергей Павлович думает о ней. Вацлав молчал лишь потому, что не понимал вопросов, которые ему никогда не переводили.

Изадора Дункан ни от кого не скрывала свое желание переспать с каждым знаменитым человеком, который ей встречался, поскольку желала иметь от них детей и тем помочь родиться на свет поколению артистов. Она, разумеется, попросила Вацлава создать вместе с ней танцовщика, и, когда Дягилев, которого это очень позабавило, перевел Вацлаву ее приглашение, тот лишь улыбнулся.

Они заметили, что Дункан не знала основ техники танца, и, хотя она создала нечто совершенно новое для нашего времени, ее исполнение выдавало ее тайну и показывало ее слабость. Она была любительницей. Это их мнение было непоколебимым и доходило до того, что они, увидев в опере или танце что-то плохое, исполненное слабо или безвкусно, стали говорить вместо прежнего «Это как в Мюнхене» по-новому: «Это как у Дункан».

Им нравились званые вечера и веселое общество, но больше всего они любили сидеть одни на площади Святого Марка перед кондитерской Флориани и есть мороженое. По вечерам площадь была полна людей, слушавших оркестры, которые давали на ней концерты, и Вацлав, глядя на кружащих в небе голубей и на различные типы прохожих-итальянцев (изящно затянутые в корсеты офицеры с тонкими женскими талиями, взмахи и шуршание плащей под легким ветерком, цепкие быстрые взгляды блестящих черных глаз, жестикулирующие смуглые женщины), составлял танец из их скрещивающихся движений. Может быть, именно тогда он впервые подумал о том, чтобы самому сочинять танцы.