Дягилев видел в ней материал для очень яркой танцовщицы, что-то новое и необычное, но упорно возражал Вацлаву словами о том, что публика всегда хотела видеть балерин с приятными, симпатичными личиками и люди не примут новое в ее танце, если она не будет хорошенькой. У Брони были восхитительное лицо и прекрасное тело, но ничего даже отдаленно похожего на то, что обычно считают приятным, симпатичным. Вацлав любил сестру и был обижен поведением Дягилева. Броня стала негласно брать у него уроки и очень многому научилась благодаря этим занятиям. В эти годы у них было полное взаимопонимание и сотрудничество. Она гордилась своим знаменитым братом и знала, какой это гений, и понимала, что может усовершенствовать свои дарования, только наблюдая за его талантом. Они жили с Элеонорой в своей уютной квартире. Вацлав очень плохо переносил холод и каждую зиму болел гриппом. Это чем дальше, тем больше беспокоило его мать, которая чувствовала, что санкт-петербургский климат опасен для него.
В начале весны артисты начали репетировать для парижского сезона уже известные им балеты и новые произведения. В этом году у них наконец была готова большая труппа для поездки на Запад. В репертуаре были «Павильон Армиды», «Князь Игорь», «Пир», «Сильфиды», а также «Жар-птица», «Карнавал», «Жизель» и «Шехерезада».
При отъезде в Париж они волновались еще сильнее, чем в предыдущий раз. Как обычно, Нувель и другие близкие друзья Дягилева ехали вместе с труппой. Вацлав говорил мне, что чувствовал себя тогда словно маленький ребенок перед экзаменом. На этот раз их ждали в Париже с жадным нетерпением. Журналисты и зрители приветствовали их как старых друзей. Билеты на спектакли были распроданы уже за несколько недель до представления. На вокзале артистов встретили сотни людей, желавших составить планы вечеров и развлечений для них. Дягилев сказал: «Пожалуйста, пожалуйста, оставьте их в покое. Мы приехали работать, а не развлекаться».
Сезон в Опере должен был открыться в мае и продолжаться весь июнь. Вацлав дрожал от волнения при мысли, что будет выступать там, где танцевали его кумиры — Новерр и Вестрис. Так же как раньше, шли по ничем не нарушаемому расписанию упражнения, репетиции и уроки у Чекетти. Не было времени ни на что, кроме самой суровой подготовки. Но теперь Париж был знакомым городом, не было чувства, что вокруг тебя все чужое, не было тревоги из-за неуверенности в том, как примет их французская публика. Только теперь они должны были танцевать лучше, чем когда-либо, чтобы сохранить великолепное впечатление, оставшееся от первого сезона.
Дягилев нанял Пьерне, дирижера концертов Ламуро, который был тогда первым дирижером Франции.
Потом была премьера «Шехерезады». Это был бесспорный шедевр Бакста. Нигде он не выразил свои творческие идеи с такой полнотой, как в этом балете. Декорация не имела ни задников, ни пригодных для использования в спектакле выступов. Она вся была нарисована зелеными и сине-фиолетовыми красками на стенах и потолке гарема, начиная от ярко-розового ковра. Эта смесь чувственных тонов говорила о жгучем вожделении. Зрители сразу пришли в волнение при виде декорации. Передняя часть сцены была задрапирована гигантским занавесом, складки которого были окрашены в различные тона зеленого цвета, и по этому зеленому фону были разбросаны синие узоры и рисунки из розовых кругов. Никогда цвет не буйствовал с такой силой. На синем фоне были изображены три двери — серебряная, бронзовая и золотая с синим. Огромные арабские светильники, качаясь, свисали с квадратов, на которые был разделен потолок, и стопы громадных подушек были разложены тут и там по всей сцене. Костюмы к «Шехерезаде» были созданы в самом совершенном персидском стиле. В этом случае Бакст еще раз показал свое глубокое знание Востока.
Сюжет был создан Бакстом и Фокиным по мотивам сказок «Тысяча и одной ночи», и музыка величайшей симфонической поэмы Римского-Корсакова чудесно подходила к событиям сюжета. Римский-Корсаков в прошлом был офицером флота, и потому в поэме есть много музыки, описывающей море. Но этот второй вид движения не был включен в балет: у этой музыки слишком медленный темп для танца, и с ней балет стал бы слишком длинным.