Вацлав Нижинский. Воспоминания

Ни Нижинский, ни Дягилев не догадывались, что в это время за ними постоянно наблюдали мои «помощники». В Придворной опере это был г-н Швайнер, костюмер. Обычно, когда в Венский оперный театр приезжал какой-нибудь знаменитый иностранный артист-мужчина, его одевал Швайнер. Он знал всех — от Реске до Карузо. Это был забавный австриец с острым чувством юмора, который никогда не отделял себя от своих обязанностей. Днем в кафе он часто говорил: «Сегодня мы поем „Тристана“ или „Дона Хосе“» — и гордо уходил. Теперь Швайнер чувствовал себя как король, которого незаконно лишили престола, и смотрел на Василия с презрением. Но он был полезен — добывал маленькие кусочки информации. В гостинице «Бристоль» мне оказывала неоценимую помощь моя подруга Дагмар Шмедес. Ее не знали ни Дягилев, ни Нижинский, и она отважно шла за ними в ресторан и повсюду внутри гостиницы, а однажды, сделав вид, что ошиблась, даже вошла в комнату Нижинского, который в тот момент как раз одевался и был достаточно сильно удивлен этим вторжением.

Уже в Лондоне в феврале Броня как-то днем пришла к брату в «Савой» и объявила ему, что не сможет танцевать роль, которую он сочинял для «Весны священной», потому что вскоре должна будет перестать танцевать. Она ждала ребенка. Нижинский едва мог поверить в это. Кто мог ожидать такое от Брони, идеальной танцовщицы, имевшей в искусстве все свойства, о которых он мечтал? Ужасно трудные танцы этой роли, роли главной девушки, не может исполнить никто, кроме Брони, которая не только обладает чудесной классической техникой, но и изумительно владеет той новой техникой, которую Нижинский создал в «Фавне». Это был удар для него как творца, и он тогда не мог думать ни о чем другом. Идеальная танцовщица никогда не должна выходить замуж, потому что дети для нее — ужасное препятствие. Нижинский был очень расстроен и сказал об этом Броне; она заплакала и ушла из гостиницы. После этого они несколько недель не говорили друг с другом. Ей было больно также и оттого, что Кочетовский не был назначен, как он надеялся, помощником режиссера, а вместо него эту должность получил Кременев.

Когда артисты снова оказались в Монте-Карло, репетиции шли на сцене казино, а маэстро проводил свои занятия, как обычно, в «Пале де Солей». Там была просторная сцена и симпатичная терраса, где можно было лежать на солнце. Дягилев и Нижинский жили не в «Монте-Карло Палас» и не в «Отель де Пари», а в отеле «Ривьера Палас» — новой гостинице, которая тогда только что открылась на вершине горы. Чтобы доехать туда на автомобиле, было нужно полчаса, но вид, который открывался оттуда, был просто неземной красоты, и там было полное уединение, которого тогда искал Нижинский. Карсавина, всегда привлекательная, одетая по моде, с интересным смуглым лицом, гуляла по террасам с Ага Ханом и другими друзьями — парижскими, лондонскими и санкт-петербургскими. Было похоже, что в этом году все съехались на Ривьеру. Все остальные танцовщики и танцовщицы, когда у них была минута, свободная от «Весны», шли в «Кафе де Пари» или отдыхали под пальмами на скамьях площади Казино. Это была свободная и открытая жизнь вне дома. Иногда можно было увидеть, как Нижинский приезжал на автобусе с «Олимпа», как мы прозвали место, где был построен «Ривьера Палас».

По вечерам я гуляла вокруг площади Казино и наблюдала за Нижинским, который вместе с Шаляпиным и Дягилевым сидел на террасе «Отеля де Пари» и ужинал. Я ложилась на скамью под тамошними цветущими магнолиями и долгими часами смотрела на них.

«Игры», возможно, — наименее известный и наименее понятый из всех балетов Нижинского. Это несправедливо, потому что он стал еще одним краеугольным камнем в фундаменте современной школы танца, которую основал Нижинский. Из всех далеких от зрителя традиционных мест действия, из поэтических вымыслов Нижинский одним прыжком перенес балет в современную жизнь. Музыкант отражает в музыке свое время, писатель пишет о том веке, в котором живет сам, и только хореограф всегда искал убежища в прошедших эпохах.