Вацлав Нижинский. Воспоминания

В тот год Нижинский снова должен был отказаться от мысли вернуться летом в Санкт-Петербург: к тому времени, когда артисты должны были уехать из Довиля, лето должно было почти закончиться. Сергей Павлович дал труппе два месяца отдыха. Но он должен был принять много решений и составить много планов вместе с Нижинским. С тех пор как они выехали из Санкт-Петербурга ранней весной 1911 года, они ни разу не расставались больше чем на один или два дня. Сергей Павлович, который с глубоким почтением относился к гению Вацлава Фомича-танцора и так же сильно восхищался его развивавшимися способностями хореографа, держал его под своим влиянием во всем, кроме искусства хореографии. Дягилев признавал, что в этой области он дилетант, а Нижинский мастер, но не желал хотя бы чуть-чуть ослабить свое влияние в других делах. До этого времени это была достаточно простая задача: в начале их дружбы Нижинский был всего лишь мальчиком, который горячо хотел учиться, слушать и иметь кого-то, кто бы им руководил. Дягилев познакомил его с артистами, художниками, музыкантами, которых он высоко ценил и влияние которых имело важнейшее значение для развития его искусства. Сергей Павлович создал для его талантов именно ту атмосферу, в которой они могли расцвести. В определенном смысле Сергей Павлович был стеной, которая ограждала его от внешнего мира, и этим давал ему возможность жить только ради искусства. Разумеется, Сергей Павлович продолжал держать Нижинского в одиночестве и после того, как они покинули Россию. При постоянных переездах с места на место Нижинский сталкивался с множеством людей, желавших стать его друзьями. Но через несколько дней он должен был уезжать, и потому долговременные знакомства были для него невозможны. Каждый раз, когда Нижинский пытался изучить иностранный язык, Сергей Павлович отговаривал его: «Зачем тратить время на это? У тебя есть дела важнее». Чем больше Нижинский был отделен от окружающего мира и чем дольше продолжалось его уединение, тем приятнее было Дягилеву, который отчаянно любил его. Прежние друзья покинули его, некоторые из них женились ради общественных приличий. Никогда он не находил такого полного воплощения мечты всей его жизни, как Нижинский. Эта дружба должна была продолжаться всю жизнь, и ничто не должно было ее разорвать.

Разумеется, Дягилев знал о сплетнях, которые ходили по этому поводу в Санкт-Петербурге. Какой-нибудь «доброжелатель» неизбежно должен был пересказать их Элеоноре. Она всегда желала и молилась, чтобы Вацлав вернулся в Мариинский театр. Теперь вдовствующая императрица явным образом заявила, что Императорский театр требует возвращения Нижинского. Если он приедет к своей матери, он сможет жить в ее доме, и она будет просить его остаться. Дягилев знал, что Нижинский не покинет ни Русский балет, ни его самого: он был слишком предан обоим. Но возможно, он станет выступать в Мариинском несколько раз в сезон и заведет знакомства вне дягилевского круга. Нет, это нельзя разрешить. А пока Элеонора могла встречаться с сыном только под наблюдением Дягилева, она была не в состоянии добиться своего. Нижинский сам чувствовал, что постоянные переезды слишком изматывают их всех, и сказал, что серьезно заниматься артистическим трудом можно, только если у них будет постоянный дом, где они смогут проводить хотя бы несколько месяцев в году. Бакст теперь имел дом в Париже. Бенуа и Фокин все еще находились в Санкт-Петербурге. Карсавина числилась в Мариинском театре и присоединялась к ним лишь на несколько месяцев. Стравинский из-за жены и детей жил на Женевском озере. Но Дягилев не желал ничего слушать. Он снова организовал долгое турне по Германии, включив в маршрут Берлин, Вену и Будапешт, затем лондонский сезон в феврале, ежегодный сезон в Монте-Карло и Париже и снова Лондон. Это была бесконечная череда выступлений. Несколько раз ему делали очень соблазнительные предложения из Северной и Южной Америки, но он говорил: «Нет, это слишком далеко. У нас очень много дел в Европе».