Нижинский начал позировать Родену. Обычно Сергей Павлович привозил его в мастерскую, но иногда он приезжал в Медон на автомобиле один, а Дягилев позже приходил отвезти его обратно. Сергей Павлович был очень занят, а Роден хотел быть один во время работы. Вначале он сделал много набросков, с увлечением и интересом срисовывая каждый мускул своей модели. Нижинский позировал обнаженным. В конце концов Роден выбрал для него позу, похожую на позу Давида у Микеланджело: туловище опирается на правую ногу, а левая поставлена с небольшим наклоном; голова повернута на три четверти вправо, правая рука поднята, и ее ладонь повернута в сторону головы. Нижинский терпеливо позировал мастеру по многу часов. Когда он уставал, Роден усаживал его, показывал ему все свои наброски и, поскольку они не могли говорить друг с другом, рисовал то, что хотел объяснить, а Нижинский объяснялся с ним жестами. Этот их язык, возможно, был бы очень сложным для других людей, но они в совершенстве понимали друг друга. Сеансы позирования прерывались ленчем, во время которого и мастер, и его модель отдыхали. Еду Роден любил простую, но был большим любителем и знатоком вин. Во время его коротких ленчей к столу подавались лучшие вина Франции, прежде всего бургундское, которое он предпочитал всем остальным.
Сергей Павлович был достаточно сильно встревожен той близостью, которая так быстро возникала между пожилым скульптором и молодым танцовщиком. Роден был артистом, и этим двоим очень многое не нужно было даже говорить друг другу, потому что они знали это инстинктивно. По этой же причине Дягилеву не было места в союзе, который объединил Родена и Нижинского. Сергей Павлович знал это и начал ревновать, но сохранял власть над собой.
Празднества и развлечения следовали одно за другим — у мадам Эфрусси, у махараджи княжества Капуртала, у мадам Эдвардс, в посольствах. На них всех просили присутствовать Карсавину, Нижинского и других русских артистов. Эти приемы были очень роскошными и очень изысканными, и каждый хозяин старался превзойти другого. Но первое место заслужил Ага Хан. В этом же году во время лондонского сезона на званом вечере, который он давал в своем саду, Нижинский и Карсавина по его желанию исполнили вариацию в честь их величеств и других его гостей. Дягилев запросил только за Нижинского пятнадцать тысяч золотых франков, а танец продолжался всего четыре минуты. На последнем представлении в Шатле, где присутствовало много известных иностранцев, среди зрителей был Рихард Штраус, который уже давно желал сотрудничать с Русским балетом. Он вместе со своей женой Паулой пришел к Нижинскому за кулисы. Паула была очень даровитая и энергичная женщина. С Сергеем Павловичем она тоже вела себя очень решительно, а войдя в уборную к Нижинскому, стиснула его в объятиях, поцеловала в обе щеки и похлопала Видение розы по плечу такой тяжелой рукой, что почти раздавила его и розовые лепестки на его костюме. Свидетелями этой сцены оказались Ростан и другие люди, которых она очень позабавила.
Восторг публики на этом прощальном представлении был таким, что пришлось повторить на бис «Видение» все полностью. Карсавина обратилась к публике с очаровательной короткой речью, и ее, которой принадлежала часть успеха, буквально забросали цветами.
К несчастью, статуя Нижинского не была закончена из-за того, что Дягилев постоянно находил предлоги, чтобы помешать сеансам позирования. Его ревность стала неуправляемой. Однажды он пришел в мастерскую раньше, чем рассчитывал. Был душный полдень, воздух был тяжелым, как бывает перед грозой; такая погода возможна только в июльском Париже. Сергей Павлович прошел по дому и обнаружил обоих артистов в святилище Родена. Нижинский мирно спал на кушетке, накрытый шалью, а Роден тоже спал у его ног. Сильная жара, долгие часы позирования и крепкое вино утомили и пожилого скульптора, и Нижинского, который не привык пить. Дягилев не стал их будить. Он ушел незамеченным и рассказал об этом случае только Баксту. Больше об этом случае ни разу не упоминали, но Дягилев решительно прекратил сеансы. Этим он, несомненно, лишил мир шедевра.