Вавилон-17. Пересечение Эйнштейна

Лиловый свет волной прокатился по обнаженным балкам. Гравитация на крейсере словно взбесилась: Джонини делался то легче, то тяжелей, всякий раз испытывая приступ мерзкой тошноты. Мальчик вспыхнул роем зеленых искр, рой метнулся к люку, но в люк не попал.

Каждый динамик хронолета застонал на своей частоте. Джонини, спотыкаясь, рванулся к пульту, но что-то случилось с глазами: комната раздвоилась, учетверилась, увосьмерилась, и рука, протянутая к рычажку, чтобы перевести крейсер в нормальное время, замерла среди бесконечных возможностей. Потом что-то свихнулось в голове.

Он падал, одновременно описывая круги на орбитах гигантских пульсирующих солнц собственных мыслей. Белый свет впереди был так прекрасен, что хотелось заплакать. Джонини отвернулся от него и увидел свет настолько ослепительный и холодно-зеленый, что его разобрал неудержимый хохот. Соскользнув к зеленому, попал в облако грустного жара. Потом он оказался в каком-то коридоре, а навстречу ему катилась голова – мужская, черноволосая, с зелеными глазами и высокими скулами. Голова накатилась на него, он хотел оттолкнуть ее, но рука все тянулась и тянулась в пустоте целые километры, пока не коснулась рычажка.

Теперь он стоял у пульта управления. Его слегка мутило, но он был цел и невредим. Джонини повалился в кресло-гамак и обернулся ко входу как раз в ту секунду, когда мальчик переступил порог.

– Что это было? – спросил Джонини.

– Ты меня позвал, но я не…

– Ты не – что?

– Я тебя не слышал. Поэтому мой… отец? Да, наверное, отец (у вас нет таких слов). Отец передал мне, что ты зовешь.

– Отец?

– Ну… не отец, а Разрушитель.

– Кто это – Разрушитель?

– Разрушитель – это… это откуда я появился.

– Но когда я тебя спросил, ты сказал, что ты с «Сигмы-девять».

– Так и есть. Мой отец – на «Сигме».

– Где именно на «Сигме»?

Мальчик непонимающе нахмурился:

– Везде.

Джонини закрыл шлюз:

– Я лечу на «Бету-два». Может, там что-нибудь найду.

Он постарался сбросить оцепенение, в которое поверг его последний странный случай, отцепил крейсер от балок и направил его к пролому в корпусе «Сигмы-9».

Иридиевый компьютер, старательно гудевший все это время, вдруг замигал лампочкой: задание выполнено. Джонини открыл контейнер с пленкой и пальцами считал результат. Машина сумела вычислить лишь то, что удар по «Сигме» был нанесен снаружи. То есть некая сила сорвала с корабля кусок корпуса, словно кожицу с апельсина.

– Останови, – сказал мальчик. Они были на полпути между кораблями.

– Что?

– Останови хронолет.

– Зачем?

– Увидишь. Останови.

Джонини пустил судно по спирали, постепенно снижая скорость.

– Теперь переведи в стазис.

Джонини насторожился, но сделал, как сказал мальчик. Ничего не произошло.

– Теперь посмотри на «Сигму», и увидишь моего отца.

Озадаченный Джонини снова навел объектив на останки корабля. Как и в прошлый раз, презирая законы времени, там растекалось зеленое мерцание.

– Видишь, мерцает? Вот это оно и есть.

– Что – оно?

– Разрушитель.

7

«Бета-2» молчала. Шлюз открылся сам, без переговоров с механо. В переходах корабля был воздух, но не было притяжения.

– Мне нужны корабельные документы, – сказал Джонини, двигаясь треугольным коридором.

– Это сюда, – ответил мальчик.

Они вошли в комнату, по-видимому служившую библиотекой.

– Остатки записей – вот здесь. – Мальчик указал на целую стену книг за стеклянными дверцами шкафов.

На полках теснились черные тома: бортовые журналы за все время странствия. Джонини взял один, потом второй. Замелькали отчеты с Рынка, статистика производства пищевых продуктов. Он понятия не имел, с какой стороны к этому подступить, но мальчик поискал в шкафу и протянул еще журнал:

– Возьми, это мамин.

Прежде чем мелькнувшая мысль пустила корни в сознании, журнал открылся словно сам собой, и Джонини прочел: «Бортовой журнал Города „Бета-2“, собственность капитана Лилы RT-875».

– Твоей мамы? – Джонини вспомнил свою трактовку строк: «…под руками зеленым взглядом сияет дитя».

Мальчик кивнул:

– Перелистай туда, где напали на первый корабль.

Он протянул руку поверх плеча Джонини и перелистнул сам. Это было уже ближе к концу:

«Сегодня пришел рапорт: мы покинули море и вошли в негустые пески. В первые полчаса показатель был выше тридцати, и со мной опять случился непонятный панический столбняк. В последнее время он повторяется все чаще из-за этого бреда с Одноглазыми. Потом показатель упал до трех и последние несколько часов не менялся. Песок опасен в любом случае, но, если он удержится на этом уровне, мы протянем еще несколько лет. Неопределенность – самое тяжелое.

Сегодня вечером я не досидела на общем совещании и пошла в квартал Одноглазых. На городской площади наткнулась на судью Картрайта, который спросил, что я делаю „в этой части города“.

– Гуляю.

– Все подопечные равно достойны вашей заботы, не так ли, капитан? – Он указал на людей, сновавших вокруг.

– Я просто гуляю.

– Кажется, нам по дороге. Пройдемся вместе в знак солидарности ветвей власти?

– Мне скоро сворачивать, – ответила я, но он словно прилип ко мне.