Вавилон

— О, но тут ты ошибаешься, — сказал Гриффин. — Дело в том, что Империя теряет гораздо больше, чем мы. Насилие разрушает добывающую экономику. Вы разрушаете одну линию поставок, и цены падают по всей Атлантике. Вся их система торговли высоконапряженная и уязвимая к потрясениям, потому что они сделали ее такой, потому что алчная жадность капитализма наказуема. Именно поэтому восстания рабов удаются. Они не могут стрелять в свой собственный источник рабочей силы — это все равно, что убить своих собственных золотых гусей.

Но если система так хрупка, почему мы так легко принимаем колониальную ситуацию? Почему мы считаем ее неизбежной? Почему Человек Пятница никогда не достает себе винтовку или не перерезает ночью шею Робинзону Крузо? Проблема в том, что мы всегда живем так, будто проиграли. Мы все живем как вы. Мы видим их пушки, их серебряные изделия, их корабли и думаем, что для нас все уже кончено. Мы не задумываемся о том, насколько ровным может быть игровое поле. И мы никогда не думаем о том, как все будет выглядеть, если мы возьмем оружие. — Гриффин снова предложил пистолет Робину. — Осторожно, он тяжелый спереди.

На этот раз Робин принял его. Он экспериментально прицелился в деревья. Ствол действительно отклонился вниз; он наклонил руку к запястью, чтобы держать его ровно.

— Насилие показывает им, как много мы готовы отдать, — сказал Гриффин. — Насилие — единственный язык, который они понимают, потому что их система добычи по своей сути является насильственной. Насилие шокирует систему. А система не может пережить шок. Ты даже не представляешь, на что ты способен, правда. Ты не можешь представить, как может измениться мир, пока не нажмешь на курок. — Гриффин указал на среднюю березу. — Нажми на курок, парень.

Робин повиновался. От грохота у него заложило уши; он чуть не выронил ружье. Он был уверен, что целился неточно. Он не был готов к силе отдачи, и его рука задрожала от запястья до плеча. Береза осталась нетронутой. Пуля бесцельно улетела в темноту.

Но он вынужден был признать, что Гриффин был прав: торопливость этого момента, взрыв силы, заключенной в его руках, огромная мощь, которую он мог вызвать одним движением пальца — это было приятно.

Глава двадцать третья

О, у этих белых людей маленькие сердца, которые могут чувствовать только себя.

Мэри Принс, История Мэри Принс

Робин не мог заснуть после отъезда Гриффина в Глазго. Он сидел в темноте, дрожа от нервной энергии. Он чувствовал головокружение, похожее на то, как если бы он смотрел на крутой обрыв за мгновение до прыжка. Казалось, весь мир стоит на пороге какого-то катаклизма, и он мог лишь цепляться за то, что его окружало, пока все они мчались к переломному моменту.

Час спустя Старая библиотека зашевелилась. Как только часы пробили семь, по стеллажам разнеслась симфония птичьего пения. Шум был слишком громким, чтобы доноситься снаружи; скорее, он звучал так, словно целая стая птиц незримо сидела среди книг.

— Что это? — спросил Рами, протирая глаза. — У вас что, зверинец в шкафу на заднем дворе?

— Это идет отсюда. — Энтони показал им деревянные дедушкины часы, украшенные по краям резными певчими птицами. — Подарок от одного из наших шведских коллег. Она перевела gökatta как «подниматься на рассвете», только в шведском языке gökatta имеет особое значение — просыпаться рано, чтобы послушать пение птиц. Внутри есть какой-то механизм музыкальной шкатулки, но серебро действительно имитирует пение птиц. Это прекрасно, не так ли?.

— Могло бы быть немного тише, — сказал Рами.

— А, наш — прототип. Он уже устарел. Сейчас такие можно купить в лондонских бутиках. Они очень популярны, богатые люди их обожают.

Один за другим они по очереди умылись холодной водой в раковине. Затем они присоединились к девушкам в читальном зале, расположившимся вокруг вчерашних записей, чтобы продолжить работу.

Летти выглядела так, словно тоже не сомкнула глаз. У нее были большие темные тени под глазами, и она жалобно прижимала руки к груди, когда зевала.

— Ты в порядке? — спросил Робин.

— Такое ощущение, что я сплю. — Она обвела взглядом комнату, ее взгляд был расфокусирован. — Все вверх дном. Все задом наперед.

Вполне справедливо, подумал Робин. Летти держалась довольно хорошо, если учесть все обстоятельства. Он не знал, как вежливо сформулировать то, что хотел сказать дальше, поэтому спросил косо:

— Что ты думаешь?

— О чем, Робин? — спросила она с раздражением. — Об убийстве, которое мы скрываем, о падении Британской империи или о том, что мы теперь до конца жизни будем беглецами?

— Все это, я полагаю.

— Правосудие утомляет. — Она потерла виски. — Вот что я думаю.

Кэти принесла дымящийся чайник черного чая, и они протянули свои кружки в знак благодарности. Вимал, зевая, вышел из ванной в сторону кухни. Через несколько минут в читальный зал просочился чудесный аромат жареной картошки.