Вавилон. Сокрытая история

На другом конце города крепко спали студенты. Рядом с ними тома Платона, Локка и Монтескье ждали, когда их прочтут и бурно обсудят. А те, кто обладает свободой, обсудят теорию о праве на свободу – устаревшую концепцию, которую они забудут сразу после выпускной церемонии. Сейчас эта жизнь и все ее заботы казались Робину безу- мием; он не мог поверить, что когда-то его волновало, какого цвета галстуки заказать у Рэндаллса или какие оскорбления выкрикнуть в адрес неповоротливых лодок, заполонивших реку во время тренировки по гребле. Все это были мелочи, пустяки, построенные на фундаменте постоянной, невообразимой жестокости.

Робин смотрел на контуры Вавилона под лунным светом, на слабое серебристое свечение от многочисленных пластин. И вдруг в его голове возник образ разрушенной башни. Он хотел, чтобы она рассыпалась на куски. Хотел, чтобы Вавилон хоть в кои-то веки почувствовал ту боль, благодаря которой существует.

– Я хочу его разрушить.

Он увидел, как у Виктуар запульсировало горло, и понял, что она думает об Энтони, о выстрелах, о развалинах Старой библиотеки.

– Я хочу, чтобы он сгорел.

Часть V

Интерлюдия Летти

Летиция Прайс была неплохим человеком.

Жестковатой, быть может. Холодной и суровой. А какой же еще быть девушке, которая хочет добиться в мире того же, что и мужчина? Но только потому, что суровость была единственным способом заставить людей принимать ее всерьез (лучше пусть боятся и не любят, чем считают миленькой глупышкой), ведь в Оксфорде уважали силу, терпели жестокость, но никогда не приняли бы слабость.

Летти боролась изо всех сил и зубами вырвала все, чего добилась. Об этом нельзя было догадаться, глядя на нее, эту прекрасную английскую розу, дочь адмирала, выросшую в брайтонском поместье с полудюжиной слуг в ее распоряжении и приданым в двести фунтов в год. У Летиции Прайс есть все, говорили уродливые завистницы на лондонских балах. Но Летиция родилась второй после мальчика, Линкольна, зеницы ока ее отца. Между тем отец с трудом ее выносил, потому что видел в ней лишь бледную тень покойной миссис Прайс, умершей при родах в комнате, влажной от крови, пахнущей морем.

– Разумеется, я тебя не виню, – сказал он как-то поздно вечером, изрядно набравшись вина. – Но ты должна понять, Летиция, почему мне не хочется тебя видеть.

Линкольну было предначертано учиться в Оксфорде, а Летиции – рано выйти замуж. Линкольна ждала череда наставников, недавних выпускников Оксфорда, которые еще не нашли себе занятия в другом месте, а также красивые перья, кремовая промокательная бумага и толстые книги с блестящими обложками на дни рождения и Рождество. Что до Летти, то, по мнению ее отца, образование требуется женщине только в той мере, чтобы она могла поставить подпись под брачным договором.

Однако именно у Летти обнаружился талант к языкам: она усваивала греческий и латынь так же легко, как и английский. Она училась, читая самостоятельно и прижав ухо к двери, за которой занимался Линкольн. Ее мощный ум удерживал информацию как стальной капкан. Она вцеплялась в правила грамматики, как другие женщины цепляются за обиды. Она подходила к языку с решительной, математической строгостью, а самые заковыристые латинские конструкции разгадывала усилием воли. Именно Летти натаскивала брата по вечерам, когда он не мог вспомнить слова, завершала его переводы и исправляла сочинения, когда ему становилось скучно и он отправлялся кататься верхом, охотиться или еще как-то развлекаться на природе.

Если бы они поменялись местами, ее превозносили бы как гения. Она стала бы новым сэром Уильямом Джонсом.

Но, увы, не такая судьба была написана ее звездами. Летти пыталась радоваться за Линкольна, вложить все свои мечты и надежды в брата, как и многие женщины той эпохи. Если Линкольн будет профессором Оксфорда, она могла бы стать его секретаршей. Но его разум был как кирпичная стена. Линкольн ненавидел учебу и презирал наставников. Чтение он находил скучным. Его влекло на природу, он не мог просидеть над книгой больше минуты, не ерзая. А Летти его не понимала. Почему, имея столько возможностей, он ими не пользуется?

– Если бы я училась в Оксфорде, то читала бы, пока кровь из глаз не пойдет, – говорила она брату.

– Если бы ты училась в Оксфорде, весь мир вздрогнул бы, – отвечал Линкольн.