Вчера

Очень хочется встать над ее телом и самым торжественным тоном, на который я только способна, произнести речь:

Я столько лет ждала этой минуты. Потому что помню. Я помню каждую гребаную гадость, которую ты мне сделала. Как я влетела в эту самую кухню в день Тринити-бала. Я хотела надеть мамино ожерелье и сережки с розовыми бриллиантами, надеялась понравиться молодому человеку, который пригласил меня на бал. Я, между прочим, его любила. Думала, он что-то почувствует.

В тот день я поднялась по лестнице в старую мамину спальню, но оказалось, что набор исчез.

Тогда я помчалась вниз, спросить у тебя прямо. Ты сидела за стойкой и листала летний каталог «Картье». Губки бантиком, поджаты с видом хронического недовольства.

– Где мамины бриллианты? – спросила я.

В ответ ты одарила меня молчаливой понимающей улыбкой.

– Они тепер мои.

– Что за бред, – сказала я. – Они мамины.

– Твоя мама померла.

– Ты не имеешь права их забирать.

– Они ей больше не нада.

Я сказала сквозь стиснутые зубы:

– Дай мне их сюда. Я хочу их сегодня надеть.

– Они тебе не идуть, – сказала ты, ухмыляясь. – Вообще. Куды такой уродинке.

Я замахнулась, чтобы стереть с твоей рожи эту ухмылку, но следующие твои слова остановили мою руку на полпути.

– Не ссорся со мной, Аня. Патамушто твой папа слушает меня, а не тебя. И если я скажу, как ты по-тихому блюешь в унитаз, он будет сердитый, такой сердитый.

– Откуда ты знаешь, что…

– Он заставит тебя приехать сюда обратно, штоб за тобой смотреть. Тебе не жалка, ты так напрягалась, штоб отсюда съехать? Это ж факт?

– Но…

– А то еще и обрежет твое посо-бие, чего б не?

– Ты сволочь…

– И мы опять заж-вем дружной семьей. Хочешь?

Каким-то образом твой равнодушный мертвый тон делал эти угрозы в два раза невыносимее.

Мне так и не достался в тот день мамин набор с розовыми бриллиантами.

И в другие дни тоже.

Память зацикливается. Все семнадцать лет я могла думать только о трех людях: о НЕМ, о НЕЙ и о ТЕБЕ.

Я лишь возвращаю себе то, что принадлежит мне по праву.

Вообще-то, я оказываю ей дохрена огромную услугу. Если ее жизнь заполнена абсентом и коксом, то самое для нее лучшее – это воссоединиться на великих пустых небесах с двумя своими покойными мужьями. Зная ее повадки, можно предположить, что она при первой же возможности откроет там стрип-клуб.

Я стаскиваю с себя мокрые вещи. Потом раздеваю догола ее. Все шмотки у нее в зеленых тонах. А что еще может носить бывшая шлюха, у которой нет никакого вкуса. Узкие велюровые брюки с полупрозрачным топом цвета лесного гнома. Жуткие широкие рукава. Ткань воняет старыми сигаретами и солеными огурцами.

Но по крайней мере, ее одежда сухая.

Она мне даже по размеру. Более или менее. Лифчик великоват. Доктор Патель слегка промахнулся.

Я снова опускаюсь на колени, чтобы натянуть на нее мокрые шмотки, которые я стащила с себя минутой раньше.

Это трудно.

Это очень трудно.

Что за блин. Никогда не думала, что так тяжело натягивать мокрую одежду на обездвиженное тело. С плащом, правда, легче. Слава богу, в карманах осталось несколько черных и белых камней.

Не забыть прихватить ее прекрасных пергидрольных волос на случай, если нужно будет куда-нибудь подбросить фолликулы с ДНК.

Я хватаю кухонные ножницы и отрезаю локон.