Вдали от безумной толпы

– Когген, могу ли я доверить тебе тайну?

– Я умею держать язык за зубами – ты ж это знаешь.

– Верно, знаю. Так вот. Мы с госпожою собрались завтра утром пожениться.

– Святые небеса! А я ведь временами подозревал, что что-то между вами этакое происходит. Разрази меня гром, подозревал! Но скрытничать до самого конца… Ну да Бог с тобой! Желаю тебе счастья!

– Спасибо, Когген. Ты поверь, мне самому не по душе делать из этого великую тайну, да и хозяйке тоже. Однако ежели учитывать наши обстоятельства, то веселая свадьба нам никак не позволительна. Батшеба не хочет, чтобы на нее в церкви весь приход глазел: ее бы это смутило. Вот я и стараюсь сделать так, как ей лучше.

– Понимаю тебя и скажу, пожалуй, что ты прав. А сейчас никак к причетнику направляешься?

– К нему. Можешь и ты со мною пойти.

Пока они шли к дому Лейбена Толла, Когген сказал:

– Боюсь я, что не удастся тебе дело в тайне сохранить. Старуха, жена Лейба, в полчаса твой секрет по всей округе раструбит.

– А ведь, ей-богу, верно! Об этом я и не подумал. Однако надобно все-таки его предупредить: работает он далеко и из дому выходит рано.

– Давай мы сделаем вот как, – предложил Когген. – Я постучу и попрошу, чтобы Лейбен ко мне на минутку вышел. Ты покамест в сторонке постоишь. А потом, когда он выйдет, все ему и выложишь. Баба не догадается, зачем я приходил. Для отвода глаз я что-нибудь про ферму скажу.

Поразмыслив, Габриэль счел план вполне пригодным, и Когген, решительно выйдя вперед, постучал в дверь. Отворила миссис Толл собственной персоной.

– Мне бы с Лейбеном потолковать.

– Нету его и часов до одиннадцати не будет. Сразу после работы пришлось ему в Йелбери ехать. Да ты мне скажи, чего надо.

– Навряд ли ты нам поможешь… Погоди-ка.

Когген зашел за угол крыльца, чтобы посоветоваться с Оуком.

– Кто там с тобой? – вопросила миссис Толл.

– Никто, просто друг, – ответил Когген.

– Попроси передать Лейбену, – прошептал Оук, – что завтра в десять наша госпожа будет ждать его возле церкви. Пусть приходит непременно и лучший костюм наденет.

– Ежели про костюм скажем, с потрохами себя выдадим, – заметил Джен.

– Ничего не поделаешь. Говори.

И Когген все сказал.

– Не забудь! – прибавил он. – Прийти нужно кровь из носу. Хоть трава не расти. Дело страсть какое важное: хозяйка надумала на много лет вперед с другим фермером соглашение подписать. В долю с ним войти. Лейбен присутствовать должен, когда бумаги подписывать будут. Так-то, кумушка Толл. Не должен я говорить тебе этого, однако вот сказал, потому как люблю тебя без памяти.

После этих слов Когген тут же удалился, не дав жене Толла разинуть рта. Затем двое друзей, не возбудив лишнего любопытства, нанесли визит викарию, а от викария Габриэль отправился домой готовиться к завтрашнему дню.

– Лидди, – сказала в тот вечер Батшеба, ложась спать. – Разбуди меня завтра в семь, если я к этому времени еще не встану.

– Вы всегда просыпаетесь рано, мэм.

– Да, но завтра у меня очень важное дело, о котором я расскажу тебе в свою пору. Проспать никак нельзя.

Батшеба пробудилась в четыре и, как ни старалась, не сумела снова заснуть. Проворочавшись с боку на бок до шести, она встала в полной уверенности, что часы ее сломались. Ждать больше не было сил. Батшеба подошла к двери Лидди и принялась стучать.

– А я думала, – пробормотала та, наконец проснувшись, – что это я должна вас разбудить… Еще ведь и шести нету…

– Что ты говоришь такое, Лидди?! Очень даже есть! Наверняка уже половина седьмого. Приходи в мою комнату как можно скорее: мне нужно, чтобы ты хорошенько меня причесала.

Когда Лидди явилась, хозяйка уже ждала ее. Девушка никак не могла взять в толк, к чему такая спешка.

– И что вы такое затеяли, мэм?

– Так и быть, скажу, – ответила Батшеба, лукаво улыбнувшись сияющими глазами. – Нынче ко мне придет обедать фермер Оук!

– Фермер Оук и больше никто? Вы вдвоем будете?

– Да.

– А не опасно ли это после того, что о вас говорили? – произнесла компаньонка с сомнением в голосе. – Имя женщины – такой хрупкий предмет…

Батшеба, покраснев, рассмеялась и, хотя кроме Лидди никого в комнате не было, что-то прошептала ей на ухо.

– Боже правый! Вот уж новость так новость! – воскликнула девушка, расширив глаза. – У меня аж прям сердце заколотилось!

– Мое тоже едва не выпрыгивает, – призналась Батшеба. – Но теперь уж деваться некуда.

Утро выдалось сырое и хмурое. Тем не менее без двадцати минут десять Оук вышел из дому и стал подниматься на холм.

Шагал он так решительно, как всякий муж шагает,
Когда подругу верную найти себе желает[84].