Вдали от безумной толпы

На далеком пастбище Болдвуд различил три фигуры: мисс Эвердин, пастуха Оука и Кайни Болла. Лишь только взгляд фермера остановился на Батшебе, она осветила его, как луна освещает высокую башню. Тело человека служит ему панцирем или яркой вывеской, зависимо от того, замкнулась ли душа или, напротив, готова излиться под натиском чувства. Болдвуд переменился в лице: перестав быть бесстрастным, оно показало, что суровый фермер впервые за долгое время покинул им же возведенную цитадель и со страхом ощущает свою открытость. Именно так любовь обыкновенно воздействует на сильную натуру.

Наконец Болдвуд принял решение: перейти поле и напрямую задать Батшебе вопрос. Много лет его сердце обматывало себя защитным слоем, сквозь который чувство не могло просочиться наружу, и это привело к ожидаемому последствию. Нам не раз говорили о том, что любовь возникает, главным образом, в силу причин глубоко личного свойства. Болдвуд являл собою живое доказательство этой истины. Не имея ни матери, которая приняла бы его преданность, ни сестры, которая сделалась бы предметом его нежности, ни какой-либо праздной связи, он переполнился субстанцией, которая была не чем иным, как истинной любовью.

Фермер приблизился к воротам пастбища. С земли доносилось журчание ручья, с неба – пение жаворонка, и к обеим мелодиям примешивалось негромкое блеяние стада. Хозяйка и работник совершали операцию, обыкновенную для тех случаев, когда овца теряет собственное дитя и взамен получает одного из близнецов другой матки. Габриэль несколькими умелыми движениями привязал шкурку умершего ягненка на спину живому, после чего Батшеба открыла небольшой загон из четырех загородок, и мать с приемным сыном были туда водворены до возникновения у старшего животного родительских чувств к младшему.

По завершении сего маневра Батшеба подняла глаза и увидела фермера, стоявшего у ворот под сенью пышно цветущей ивы. Для Габриэля лицо госпожи было подобно «переменчивому апрельскому дню»[24], и он пристально наблюдал любимые черты, улавливая малейшее движение. Сейчас Батшеба залилась ярким румянцем смущения, и по этому признаку Оук мгновенно угадал влияние извне. Проследив за взглядом хозяйки, он тоже увидел Болдвуда и, немедля соотнеся письмо, которое фермер ему показал, с теперешней переменою в лице Батшебы, заподозрил госпожу в некоем кокетливом замысле, осуществляемом, неведомо как, с Валентинова дня по сию пору.

По безмолвным, но оттого не менее красноречивым взглядам фермерши и пастуха Болдвуд понял, что замечен, и ощутил такую неловкость, словно на его пробудившиеся чувства вдруг направили слишком сильный луч света. Он прошел далее по тропе, чтобы Батшеба и Габриэль не разгадали его первоначального желания к ним приблизиться. Растерянность, застенчивость и сомнения овладели им в ярчайших своих проявлениях. Быть может, взгляд Батшебы свидетельствовал о том, что она рада видеть соседа, а быть может, и нет – Болдвуд не умел читать по женским лицам. Ему казалось, что любовь изъясняется кабалистическими символами, весьма туманно выражая едва различимые смыслы. Каждый взор, каждый поворот головы, каждое слово и тон, каким оно сказано, говорит одно, а подразумевает совсем другое – некую тайну. Прежде Болдвуд никогда об этом не думал.

Что до Батшебы, то обмануть ее фермеру не удалось. Она поняла: не работа и не праздность привели его сюда. По всей вероятности, он нарочно явился ради нее. Ей очень тревожно было предполагать, сколь мощное пламя могло разгореться из маленького огонька. Батшеба не строила хитрых матримониальных планов и не хотела нарочно ранить ничьей души. Всякий поборник нравственности, поглядев, как флиртует она, а затем увидав настоящий флирт, удивился бы одновременному сходству и несходству одного и другого. Батшеба твердо решила ни словом, ни взглядом более не нарушать мерного течения жизни фермера Болдвуда. Однако намерение избегать зла обыкновенно созревает у нас лишь тогда, когда зло заходит достаточно далеко, чтобы избегание оного было уже невозможно.

Глава XIX Купанье овец. Предложение