Вдали от безумной толпы

Когда Болдвуд все же решился нанести Батшебе визит, ее не оказалось дома. «Следовало ожидать», – пробормотал он. Думая о ней как о даме, Болдвуд позабыл, что она еще и хозяйка фермы, причем не менее обширной, чем его собственная, а посему в это время года ее скорее нужно искать на поле, нежели в четырех стенах. Упущения такого рода были естественны для расположения духа, в котором пребывал Болдвуд, и еще более естественны для обстоятельств, в которых он находился. Слишком многое способствовало тому, чтобы влюбленный возвел свой предмет в ранг идеала: он видел Батшебу изредка и издали, однако ни разу с ней не говорил. Его взгляд имел возможность ее изучить, но в отношении устного слова она была незнакомкой. Поскольку любящий и любимая не наносили друг другу визитов, он, думая о ней, упускал из виду те жизненные мелочи, которые так прочно входят в любые земные дела. Едва ли Болдвуду хоть раз приходило в голову, что и Батшебы касаются хозяйственные хлопоты, что у нее, как и у других, бывают мгновения, когда ей лучше, чтобы ее не видели. Так в воображении фермера слагалось некое подобие культа, причем божество обитало в тех же горизонтах, в каких обитал он сам, подобно ему самому дышало и тревожилось.

Был конец мая, когда Болдвуд перестал наконец чуждаться банальности и преодолел беспокойство ожидания. До той поры он успел уже свыкнуться со своею любовью: страсть пугала его меньше (хотя и мучила больше), роль влюбленного сделалась ему привычной. Справившись о Батшебе в доме, он узнал, что она занята купанием овец, и отправился ее искать.

Животных мыли в чистейшей родниковой воде, наполнив ею большое безукоризненно круглое корыто, выложенное из кирпича прямо на пастбище. Летящие птицы, должно быть, за несколько миль видели этот бассейн, и его зеркальная гладь, отражавшая светлое небо, казалась им блестящим циклопьим оком на зеленом лице луга. Трава тоже являла собой примечательную картину: жадно впитывая влагу из богатой почвы, она росла едва ли не с каждой секундой. Холмистые и низинные пастбища, раскинувшиеся по краям ровного заливного луга, пестрели лютиками и маргаритками. Река скользила бесшумно, словно тень, меж двух гибких стен, образованных пышными зарослями камыша и осоки. К северу от луга стояли деревья, одетые в новые мягкие и влажные листья – изжелта-зеленые или иззелена-желтые, еще не успевшие загрубеть и потемнеть от безводья и палящего солнца. В этой крошечной рощице нашли приют три кукушки, чьи громкие крики далеко разносились в неподвижном воздухе.

Болдвуд задумчиво шагал вниз по склону холма, глядя на свои ботинки, артистически расцвеченные бронзовою пыльцой лютиков. Приток главного русла речки входил в кирпичный бассейн через одно отверстие и выходил через другое, расположенное строго против первого. Здесь собрались пастух Оук, Джен Когген, Мэтью Мун, Джозеф Пурграсс, Кайни Болл и еще несколько работников. Все они вымокли до корней волос. Батшеба в новой амазонке – никогда прежде у нее не было столь элегантного платья для верховой езды – стояла рядом, продев руку в петлю поводьев своей лошади. Прямо на траве лежали большие фляги с сидром. Когген и Мун, по пояс в воде ручья, загоняли кротких овец в запруду с нижнего ее конца, а Габриэль, стоя на краю, орудовал особым инструментом наподобие костыля, заставляя животных погружаться в воду и поддерживая тех, кого тянула ко дну намокшая шерсть. Овцы плыли против течения, которое выносило наружу всю грязь. Кайни Болл и Джозеф Пурграсс, помогавшие животным выбираться на сушу, были, если такое возможно, еще мокрее остальных и напоминали дельфинов под струями фонтана. С их одежды стекали десятки маленьких ручейков.

Болдвуд приблизился к Батшебе и пожелал ей доброго утра так сдержанно, словно он пришел только ради того, чтобы лицезреть мытье овец, и вовсе не хотел ее здесь найти. Брови его казались сурово нахмуренными, а взгляд высокомерным. Батшеба тут же предприняла попытку отступления: направив скользящие шаги вдоль речки, она удалилась от фермера на расстояние брошенного камня. Слыша, как он ступает по траве, Батшеба ощущала, что любовь витает вокруг нее подобно аромату духов. Вместо того чтобы поворотиться и подождать, она продолжала идти, придерживаясь высоких прибрежных зарослей. Однако Болдвуд, по-видимому, не думал отступать от своего намерения. Он шел за Батшебою, пока они оба не оказались у изгиба реки. Здесь, никем не видимые, они слышали плеск и крики работников, купавших овец выше по течению.

– Мисс Эвердин! – произнес фермер.

Батшеба, вздрогнув, обернулась и ответила:

– Доброе утро.