Вдоль горячего асфальта

Третьему герою было пять лет, а он набросил аркан на пятнадцать вражеских за́мков и переломил древки пятидесяти вражеских хоругвей, чтобы защитить мечту о прохладных летом и теплых зимой юртах и о не скудеющих не только летом, но и зимой степях.

Веками жили они врозь, ничего не зная друг о друге или зная дурное, и ничто не объединяло их, кроме веры в волшебную страну за далью непогоды. Там не успевает кончиться обильная осень, как начинается веселая весна. Невидные там на виду и некрасивые прекрасны. Страна эта как купол, на вершине которого сходятся человеческие желания.

Ради общей надежды сойдясь на общий совет, они решили объединить свои колчаны и свои свирели, и так родилась величайшая федерация богатырей».

Такова была институтская плановая работа Павлика; ну и влетело же ему и за Владимира — Красное Солнышко, и за добродетельного Джангара[11], и за великодушного Манаса[12], за дубовые гридницы и за бархатные юрты, за бурдюки и чаши, за древки и хоругви, в общем за идеализацию феодальных отношений.

23

Павлик любил институтский конференц-зал — зеленый стол президиума, виноградные грозди резной кафедры, спектры в хрустальных люстрах.

Но сейчас, когда решался вопрос о «Федерации богатырей», Павлику было не до канцелярского сукна и деревянного винограда, не до зайчиков в стеклярике люстр.

Павлик, конечно, верил, что собравшиеся профессора, научные и просто сотрудники института расположены к нему, он, разумеется, был уверен, что, отметив промахи, они отдадут должное главному — его умению мыслить исторической миссией не одного, а множества народов, составляющих богатырскую федерацию.

Но благожелательнейший Аполлон Александрович уклонился от выступления. Он сидел в президиуме и, сочувственно поглядывая на ораторов, чертил в делегатском блокноте крендельки и нолики, нолики и крендельки.

Но добрейший Геннадий Германович ничего не сказал в защиту Павлика. Он со своей прямотой хвалил Маркса, а затем позволил себе критиковать Канта.

Но обаятельнейший Викентий Викентьевич, указав на чрезвычайную опасность запятых не на месте, изящно наклонил голову набок и подверг Павлика изысканному колесованию.

Ай, как нехорошо! На собрании присутствовала Машенька, и Павлика распекали при строгой Машеньке.

Но это было и хорошо, так как сочувствующая Машенька находилась рядом.

В те зимние предвоенные вечера нередко пошаливал свет.

Люстры под потолком и лампы в президиуме зарделись. В темном воздухе и над черным столом повисли красные волоски. Конференц-зал ушел в сумрак и затем погрузился в темноту, и кто-то, воспользовавшись темнотой, во весь голос крикнул, — кому же, как не Павлику, — ф е о д а л!

Тотчас ярко вспыхнули люстры и лампы; оказалось, кричал милейший Арнольд Арнольдович.

Все засмеялись, кроме Павлика: придется оставить институт. Вот до чего доводит фантазия.

А все-таки соболь, и куница, и красная девица, тому, кто продолжит сказку, — на свадьбе мед-пиво, за сказку спасибо.

Расходились во втором часу ночи.

— Машенька, где ты?

Она помогла Павлику надеть пальто, замотала кашне и повела по улицам с темными окнами.

— Дедушка, — сказала Машенька, не то осуждая, не то подбадривая, — строил железную дорогу в песках и выстроил. Он не думал о памятнике, а следовало бы выложить пустыню вдоль рельсов мраморными досками с дедушкиным золотым именем. Ты же хочешь мрамора и золота без каракуртов и пендинки.

24

Все это кончилось бы плохо, очень плохо, но вмешался дважды орденоносец комбриг Константинов, приславший Павлику положительную характеристику.

Машенька же твердой рукой вела по трудному фарватеру свою фантастическую «Шхуну Павел», где, все было не так, как на нормальных судах.

— Что ты у меня за кораблик такой! Натяни ванты — мачту потеряешь…

Павлику показалось — мечту потеряешь, и он послал «Федерацию богатырей» в центральный журнал. Там похвалили и напечатали. И другие центральные и потом и республиканские журналы хвалили в обзорах и предлагали печататься.

Первый посетил Павлика Геннадий Германович: «Видите, Маркс, как всегда, прав». Добрейший человек Геннадий Германович.

Викентий Викентьевич при встрече наклонил голову набок и пожал Павлику руку своей, лилейной. Обаятельный Викентий Викентьевич человек.

Арнольд же Арнольдович говорил с Павликом только шепотом, будто извинялся: «Ну, что вы, милейший Арнольд Арнольдович, с кем не случалось!»

Павлику предложили вернуться в институт. Павлик опять читал лекции. Он опять любил институтский конференц-зал и снова верил в доброе отношение профессоров, научных и просто сотрудников института.

Но теперь он часто ездил от журнала, напечатавшего «Федерацию богатырей», и новые образы овладевали им.

XX век убирал декорации тридцатых годов и готовил обширную сцену для годов сороковых.

25

У Духа войны был друг-чернорубашечник — с топориком и пучком розог. Он бомбил в Африке хижины эфиопов, а эфиопы отвечали чуть ли не стрелами, преимущество которых перед фугасными бомбами заключалось, по мнению военных обозревателей, в бесшумности полета.