— Послушай, Джереми. Мне осточертела ваша болтовня — долг, родина и что там еще…
— Пойми, сейчас нельзя допустить ни малейшей ошибки. На тебя будет смотреть вся страна.
— А мне плевать! Оставьте меня в покое! Я же не тарабаню в вашу дверь, когда у меня проблемы.
— Пегги, ты ведь знаешь, что мы всегда готовы тебе помочь.
— Ну как же! Мчитесь наперегонки.
— В чем ты нуждаешься?
— В деньгах! — рявкнула Пегги.
В аэропорту ее встречал мужчина, чье появление там программой не предусматривалось. Это был шофер Джереми Балтимора, младшего брата Скотта. И ей пришлось сесть в его длинный «кадиллак». Всякий раз, когда она возвращалась в Штаты, повторялось одно и то же: Балтиморы донимали ее советами и рекомендациями о том, что следует и чего не следует делать. Когда они наконец сообразят, что она — вдова Сократа Сатрапулоса, а Скотт и все, связанное с ним и его родственниками, осталось в прошлом. Правда, семейство первого мужа выплачивало ей ежегодно сто тысяч долларов, но это были гроши, которых едва хватало на косметику и на горничную.
Джереми, стараясь сдержать приступ охватившего его гнева, примирительно произнес:
— Пегги, мы просим тебя в последний раз.
— Кто это — мы?
— Я и мои друзья.
— Хороши же у тебя дружки! Стая стервятников, которые думают лишь о том, как извлечь побольше выгоды из своего положения.
— Как только пройдут выборы…
Она агрессивно закончила фразу за него:
— …и как только ты перестанешь быть нам нужна, малышка, можешь катиться ко всем чертям! Нет, это невозможно! До вас мне нет никакого дела и отвяжитесь вы от меня!
— Но речь идет о нескольких месяцах! В ноябре все уже закончится.
— К этому времени я могу околеть.
— Я же сказал, что мы готовы помочь тебе.
— Помочь? Что ты называешь помощью? Сколько?
Джереми нахмурился. Все разговоры с Пегги заканчивались одним словом: сколько? Он глубоко вздохнул и замолчал. Внешне Джереми ничем не напоминал Скотта — он был слишком высокий и массивный. Лишь в его лице, если внимательно присмотреться, можно было уловить некоторое сходство с братом. Да и по характеру они сильно отличались. Скотт всегда выглядел красивым, веселым, жизнерадостным, удивительно искренним. А Джереми, казалось, начисто был лишен присущего старшему брату обаяния, хотя и он, наверное, мог, если бы захотел, быть и веселым, и жизнерадостным, и искренним. Но у него был всегда такой занудный и важный вид, какой бывает у людей, убежденных, что на них держится мир.
— Я не против, Пегги, но придется немного подождать.
— Мне надоело ждать.
— Мы сейчас поддерживаем, как можем, партию. Сама знаешь, выборы стоят очень дорого. Ну и Грек, надо полагать, не оставил тебя на воде и хлебе.
— Ложь! — взорвалась Пегги. — Шесть миллионов долларов! И те положены на имя детей до их совершеннолетия. У меня нет на них никакого права! Вы постоянно чего-нибудь требуете от меня, ничего не давая взамен. Вчера еще раз вы ударили по моей репутации — заставили работать у этого педика-модельера!
— Но это чисто символически!
— К твоему сведению, завтра я иду туда! Но не как заказчица, а как прислуга! Я сыта по горло вашими прикрытиями! И хочу быть свободной!
— Кто же тебе мешает?
— Вы!
Джереми разозлился не на шутку.
— Потому что ты ведешь себя как… как… — Он не находил слов. — Зачем ты ездила в Баран? Ну? Зачем? Чтобы переспать с этим грязным арабом?
Еще минута — и он ударил бы ее, но сдержался при мысли, что эта шлюха тут же в него вцепится. Только не перед шофером… Уже достаточно было скандалов. А что еще может произойти в ближайшие месяцы — об этом страшно и подумать!
— В последний раз, Пегги… Партия…
— Плевать я хотела на вашу занюханную партию! — Она забарабанила в стекло, отделяющее их от шофера.
Лимузин подъехал к тротуару. Вслед ему неслись ругательства, возмущенные гудки других машин. Пегги схватила сумочку и выскочила.
— Подожди! — крикнул Джереми.
— С меня хватит! Слышишь? Хватит! — Она изо всех сил хлопнула дверцей.
Джереми высунулся из машины.
— Пегги!
Но она уже отскочила в сторону и подняла руку, останавливая такси.
— Поехали, — махнул шоферу Джереми.
Лимузин тронулся с места.
Слиман Бен Слиман вынул из кармана ручку и стал поспешно искать лист бумаги. Иногда ему в голову приходили гениальные мысли. Если не записать, то тут же забудешь. И они будут потеряны — не для него, нет, — а для грядущих поколений. Когда-нибудь, если есть на земле справедливость, потомки соберут его изречения в новую священную книгу. Не находя ничего подходящего, он схватил салфетку и нацарапал на ней: «Если враг, которого ты ударил по правой щеке, достаточно глуп, чтобы подставить тебе левую, сломай ему шею!»