– Врешь, – резко говорю я, и он глядит пораженно. – Где она?! – вскрикиваю я, и мой голос, чуть не доходящий до визга, пугает нас обоих.
Тогда он проводит меня дальше в рощицу и останавливается. Вроде бы ничто не говорит о том, что кто-то был здесь до нас, но мне кажется, что на сей раз он говорит правду.
– Я положил ее сюда, – говорит он и бессильно валится на колени.
Я опускаюсь на корточки рядом с ним под деревом и заставляю еще раз все, от начала до конца, мне рассказать.
– Она подняла ко мне ручки. Она так прекрасна была, Джинни, и я просто перегнулся через ограду, взял ее на руки и посадил в фургон. Потом, когда мы остановились, я очень-очень крепко прижал ее к себе и стал гладить по волосам. Сперва ей это понравилось. Она даже смеялась. И я поцеловал ее в щечку. Дал ей конфетку, и ей она тоже очень понравилась. А потом она уснула.
– Она умерла, Глен, а не уснула. Белла была уже мертва, – говорю я, и он принимается рыдать.
– Я не знаю, отчего она умерла. Я не убивал ее. Ведь если бы я это сделал, я бы это знал, верно?
– Да, ты бы знал, – жестко отвечаю я. – И ты это знаешь.
Дальше слышатся лишь его рыдания, но мне кажется, оплакивает он самого себя, а не ребенка, которого убил.
Наконец он говорит:
– Может, я слишком крепко ее сжал? Но я не хотел. Это было как во сне, Джинни. А потом я накрыл ее спальником и ветками, и еще чем-то, чтобы с ней ничего не случилось.
Я замечаю кусочек бледно-голубой материи, затерявшейся в корнях дерева. Мы опускаемся на колени возле Беллиной могилы, и я глажу землю, словно успокаивая малышку, давая ей знать, что теперь она в безопасности.
– Все хорошо, детка, – говорю я, и на какой-то миг Глену кажется, будто это ему.
На этом я поднимаюсь на ноги и иду к машине, предоставляя ему идти обратно в одиночку. Салон он оставил незакрытым, и, забравшись внутрь, я беру в руки навигатор и помечаю это место как «Дом». Не знаю почему, но мне кажется, что так надо. Появляется Глен, и мы, не говоря друг другу ни слова, едем обратно. Я гляжу в окно, наблюдая, как сельская местность постепенно превращается в предместье, и планирую свое будущее.
Глен, конечно, совершил нечто ужасное, но теперь я могла заботиться о Белле, ухаживать за ней, любить ее. Я могла стать навеки ее любящей мамочкой.
И вот минувшей ночью я решила, что встану пораньше утром и поеду. Будет еще достаточно темно, так что никто и не увидит, как я куда-то уехала. Всю ночь мне не спалось – я все ждала, когда же будет пора. Мне было страшно: я боялась сама водить по автомагистрали. Когда мы куда-нибудь далеко отправлялись, за рулем всегда был Глен. Это было «по его ведомству». Но я должна заставить себя преодолеть этот страх. Ради нее.
Я остановилась на автостанции, потому что хотела купить с собой каких-нибудь цветов. Вот маленькие розовые розочки в бутонах. Ей бы наверняка понравились. Маленькие и розовые, и миленькие, как она сама. И несколько лилий – как раз для могилы. Я пока не была уверена, оставлю ли там цветы. Может, заберу домой, чтобы там любоваться ими вместе с нею. А еще решила купить для Беллы конфеты. Взяла «Скиттлз» – а потом, уже в машине, поняла, что как раз их-то Глен и выбрал. И выбросила в окошко.
Навигатор привел меня прямо к месту, сообщив напоследок:
– Вы достигли места назначения.
Как это верно сказано!
«Дом», – читаю на экране.
Я сбавила скорость, чтобы идущая позади машина меня обогнала, и затем свернула на дорожку. Уже светало, но все-таки было еще слишком рано, и никого поблизости не наблюдалось. Я двинулась в глубь рощицы, разыскивая там Беллу. Под корни того дерева, где Глен ее оставил, я подсунула рядом с той голубой материей желтую тряпочку, которой Глен обычно вытирал ветровое стекло, и теперь надеялась, что она никуда не делась. Рощица была не слишком большой, к тому же у меня с собой на всякий случай имелся фонарик. Мне не понадобилось слишком много времени, чтобы найти могилу. Тряпочка была на месте, сыроватая от дождя.
Мысленно я уже все спланировала, что делать. Я собиралась прочитать молитву, потом поговорить с Беллой. Но в итоге мне захотелось просто посидеть там, побыть с ней рядом. Я расстелила на земле куртку, села на нее рядом с Беллой и показала ей цветы.
Не знаю, долго ли я там сидела, пока не услышала
Он очень бережно и ласково со мной заговорил, спросив, зачем я здесь. Естественно, мы оба это знали – но ему надо было, чтобы я сказала это вслух. Ему было это крайне необходимо.
И я ответила:
– Приехала повидаться с нашей деточкой.
Он подумал, что я имею в виду нашего с Гленом ребенка, но Белла на самом-то деле – дитя мое и Боба. Он любил ее так же, как и я. Глен-то никогда ее не любил. Он просто захотел ее и забрал.