Вдова его величества

Встать ему не позволили, а на грудь вылили черную воду, которая впиталась в кожу, утихомиривая боль. Вот только засыпать Кайден не стал.

– Что… там…

Говорить, когда на груди лежали две ладони, хрупкие, полупрозрачные, было неимоверно сложно.

– Там мир.

– Мы…

– Истинное пламя очистило его от заразы. Тебе повезло, сын моего сына, – она никогда не называла имен, будто опасаясь, что имена эти вновь свяжут ее с остальными. И собственное ее имя тоже было забыто, хотя все из народа Дану знали, кто эта старуха.

– Повезло… что… с ней?

– С дочерью Гоибниу? А что с ней станется? Огненнорожденная вернула свою силу.

– Нет…

– И змееныш жив, если тебя это волнует. Были времена, когда прях не только боялись, но и уважали, ибо не знал мир целителей лучше. Он скоро зарастит свои раны, как ты зарастишь свои.

Хорошо.

Ран Кайден не чувствовал совершенно, как и собственного тела, но это не беспокоило. Если бы старуха хотела, чтобы он умер, он бы умер.

– А…

Волновало его совсем иное. И старуха склонила голову.

– Катарина.

– Красивое имя.

– Что с ней?

Она набрала полные ладони воды и подняла над головой Кайдена.

– Тебя так волнует судьба смертной?

– Да.

Вода потекла тонкой струйкой, и Кайден закрыл глаза. Чтобы открыть через некоторое время. Сколько прошло? Много? Мало? Здесь, внизу, время ощущалось совсем иначе.

Оно и было другим.

И осознание этого заставляло нервничать куда сильнее, чем прежде. Вцепившись руками в борта лодки, он все-таки сел. А затем и встал. Тело было слабым, куда слабее прежнего. И сила вернется не скоро.

– Она сказала, что ты скоро очнешься, – на камне сидела Эйна, сестра, рожденная от дочери Дану, далекая, чужая.

Прекрасная, как рассвет.

– Она просила передать, что устала от разговоров, что она в последнюю сотню лет не говорила столько, сколько сейчас, – сестра подала руку, помогая выбраться из лодки, и пальцы ее были столь же холодны, как руки старухи. – А еще что смертная женщина – плохой выбор.

– Я рад, что ты жива.

– За мной долг перед… ними, – красивое лицо исказилось, но Эйна умела держать себя в руках. – И я буду помнить о нем.

Хорошо.

Кайдену еще новой войны не хватало. Он сейчас категорически не способен воевать. Слаб. И клинки пропали. Придется вновь спускаться в пещеры и искать какого-нибудь бестолкового духа, такого, что рискнет напасть и сразиться, пусть уже и не с ребенком.

Если найдется такой.

На плечи упал плащ, и Кайден покачнулся под его тяжестью. А Эйна протянула флягу из лунного серебра:

– Выпей.

– Что это?

Из фляги пахло медом.

– Твоя… знакомая велела передать. Сказала, что для тебя внизу слишком мало жизни, а это поможет. Я попробовала, – призналась Эйна, нервно облизав губы. – Оно сладкое… оно слаще меда, который варит котел Дагды. И горше этой черной воды. От него сердцу становится беспокойно и хочется плясать, но я не собираюсь расставаться со своим разумом. Я не уподоблюсь безумной дочери Айора.

– Конечно, нет, – Кайден сделал глоток.

Во фляге была вода, разве что подслащенная малость. Надо же, а он и забыл, каково это – быть здесь, внизу, где обретаются тени сущего и дети Дану.

– Идем, – сестра взяла его за руку. – Тебя ждут.

Ждут.

Распахнуты узорчатые врата, и навек застыли золотые птицы на золотых же ветвях. Глаза их изумрудные мертвы, а из раскрытых клювов не доносится ни звука. Но здесь привыкли к тишине.

Кайден идет.

Ступая по вороху мягких шкур, он видит пушистый мех, а чувствует лишь пыль, что цепляется за босые ноги. Он видит детей Дану, что собрались на славный пир. И кричат, и славят того, кто вновь подарил победу над извечным врагом.

Пылает зеленое пламя. Кипит котел Дагды.

И прекрасная дева черпает из него хмельной мед, который разливает по рогам. Один тотчас протягивают Кайдену и вновь кричат:

– Слава.

А он, пробуя мед, не ощущает вкуса.

– Пей же, – требует сестра. – Пей и иди…

Она указывает на место, застланное шкурой драугра. Надо же, белая что снег. И отмыть успели, и выделать. Голова вот пропала наверняка, а жаль…

Кайден садится. И протягивает руку, чтобы взять кусок кабаньего бока, но пальцы ловят лишь пустоту.

– Это пройдет, – сестра опускается по левую руку, а по правую садится та красавица, что недавно стояла у котла.

Ее волосы белы. А кожа темна. В ее глазах играют отблески мертвого пламени. На тонких запястьях вьются золотые змеи браслетов, а высокую грудь украшает золотая цепь.

И Кайден знает, что эта женщина с радостью взойдет на ложе. И останется на нем.

Она прольет призрачную кровь, принося клятву перед той, что давно покинула мир. И слова ее будут подобны камню. Она подарит Кайдену сильных детей, а если он окажется так упрям, чтобы привязаться к кому-то… что ж, она поймет.

Все ведь понимают.

И не станет спорить, если Кайден приведет свою женщину вниз. Многие так делают…

Кайден отвернулся. Обвел залу взглядом. А Эйна уже подала корону из рогов священного оленя.

– Нет, – Кайден покачал головой.

– Отец погиб, – Эйна держала ее с трудом, явно не справляясь с тяжестью венца, что казался живым.

– Уверена?

– Я сама отправила лодку с телом его вниз по реке…

И приготовила вторую, для Кайдена. Эйна отвернулась.