Вдова его величества

Хмыкнул. А ничего не изменилось. Будто бы не изменилось. Все так же шумит над головой лес и холодными пиками уставилась в небо ограда. Вот человек в форме гвардейца прошел вдоль ограды. Он чужак. И от него пахнет вином, а еще страхом. Он знает, что случилось здесь, а потому насторожен, держится обеими руками за пищаль, вздрагивает при малейшем шорохе.

Кайден не удержался и бросил камушек в кусты. И рассмеялся беззвучно, глядя, как присел этот нелепый воин, хрипло вскрикнув:

– Стой, кто идет?

Никто.

Кайден отступил. Он обошел ставшее вновь чужим поместье и, лишь очутившись на территории собственного, отряхнулся. Присмотрелся к дому и, кивнув собственным мыслям, споро вскарабкался по плетям плюща.

Окно оставили незакрытым. И хорошо.

В комнате пахло хлебом. Губы сами собой растянулись в улыбке. Стало быть, ждали. И хлеб нашелся тут же, в корзинке, а еще кувшин с молоком. И мед.

Кайден с урчанием впился в поджаристую корку. Он был голоден. Он и сам не понимал, до чего голоден был. И ел. И глотал, как когда-то прежде, не пережевывая. И запивал молоком, которое было холодным, но свежим… а главное, молока было много.

И меда. И хлеба. Почти счастье.

Когда отворилась дверь, Кайден спросил:

– Сколько времени прошло?

– Больше месяца, – ответил Дуглас. – Я рад, что ты жив.

– А я уж как рад… – Кайден перевернул кувшин и поймал языком последние капли. – Я пришел, как смог.

– Понимаю, – Дуглас склонил голову. – Я должен отписать леди Гленстон. Она просила, чтобы, как только ты появишься, я написал.

– Она…

– Сказала, что ее внук слишком упрям, чтобы просто взять и героически погибнуть.

Хорошо. Бабушку волновать не хотелось.

– Катарина?

– Все сложно… леди Гленстон кое-что писала, но, как я понимаю, не все слова можно доверить бумаге.

– Она жива?

– Вполне.

– Хорошо, – Кайден оскалился и, потрогав клыки языком – показалось вдруг, что те подросли, – сказал: – Мне бы помыться. Для начала.

Часом позже, устроившись у камина, в котором горел огонь, Кайден с наслаждением пил теплое молоко, сдобренное медом столь обильно, что мед этот уже не растворялся, но лег золотистой липкой пленкой поверху. Но так было даже вкуснее. Кайден отламывал куски хлеба и макал в кружку, затем совал в рот, жмурился и делал глоток.

– Солдаты появились ближе к рассвету. Два полка. С ними дюжина магов, – Дуглас, устроившись во втором кресле, наблюдал за Кайденом с каким-то совершенно непонятным выражением. Точно жалел. Зря. Жалеть нужно было вовсе не Кайдена. – Мертвецов сожгли… тех, кто остался.

– Али…

– К сожалению. Я опознал. И его, и сыновей. Они были мертвы давно. Ты не опоздал. И не стоит себя винить.

Кайден и не собирался. Почему он должен винить себя, если на самом деле виновата тварь, которую один глупый человек пробудил к жизни?

– А сама она…

– Видел я мало что, – это было сказано уже с раздражением и даже обидой, будто Кайден нарочно оставил наставника не у дел. – Но горело хорошо. И про дракона здесь еще долго говорить станут…

– Еще бы, – этот голос заставил обернуться. – Разве я не прекрасна?

– Прекрасна, госпожа, – Дуглас вскочил и поклонился.

– Вот и я о том же…

На Джио было алое платье из ткани столь тонкой, что платья могло бы и не быть. Дуглас поспешно отвел взгляд и густо покраснел.

А она и вправду изменилась. Пусть не исчезли никуда ни худоба, ни угловатость, но в движениях появилась та характерная змеиная плавность, которая завораживала.

Кайден поклонился.

И его благодарность приняли. Драконица взмахнула рукой, позволяя сесть, и сама устроилась у камина, почти у самого огня, который потянулся, чуя родную кровь. Рыжие косы выбрались, чтобы обвиться вокруг тонких запястий.

– А ты тоже думаешь, что я прекрасна? – спросила она, глядя на Кайдена рыжими глазами.

– Да. Но…

Дракона легко обидеть. И Кайдену меньше всего этого хотелось.

– Тогда, может, объяснишь мне, что еще нужно этому упрямому идиоту?

– Какому?

– Тому, который сперва решил героически помереть, а теперь твердит, что недостаточно хорош, – верхняя губа дернулась, обнажив ряд острых длинных зубов. – Будто я сама не способна решить, что для меня достаточно хорошо, а что нет.

– Значит, змей действительно жив?

– Жив, – подтвердил Дуглас, отворачиваясь от камина. В свете пламени ткань и вовсе почти растворилась. А Кайден подумал, что зря люди так опасаются чужой наготы. Красиво же. Кожа драконицы будто светилась изнутри, и если приглядеться, можно было различить удивительный узор чешуи.

– Он здесь?

– А где еще? То поместье объявили собственностью короны. Пускай себе, все одно через пару недель обвалится.

– Я счел возможным предложить наш дом как убежище…

– Представляешь, этот идиот… не ты, Дуглас, другой идиот… то есть я тебя считаю в достаточной мере сообразительным. Для человека ты вообще почти гениален…

Дуглас только закряхтел.

– Он заявил, что я обязана вернуться и служить королю. И сунул мне под нос обломок моей флейты.

– Он хоть жив остался?

– Только руку сломала.

Похвальная сдержанность.