Вдребезги

Мысли были верные, но от них хотелось сдохнуть прям тут, на месте. Чтоб ничего больше не чувствовать. Чтоб ничего не видеть.

Он воткнул лопату в снег, тяжело дыша. Вроде не запыхался, но одышка была такая, будто пробежал марафон. Лицо горело, в груди всё клокотало и завязывалось узлами. Жар разбегался оттуда, как при простуде.

Братья, блядь. Придумал тоже. Ума-то нет.

Майкл вытер мокрое от пота лицо, оставил лопату у стены, перепарковал «Фольксваген» ближе к дому. Вернулся. Сбросил ботинки под вешалку, налил в чайник воды, грохнул крышкой. Джеймс смотрел на него исподлобья, кутаясь в вязаный плед.

– Майкл… Я что-то не то сказал?..

– Нет, – бросил тот.

– А что тогда? Что с тобой?..

Майкл встал посреди комнаты, машинально сжимая кулаки.

– Я люблю тебя.

Сказал и сам удивился. У Джеймса расширились глаза.

– Я люблю тебя, – повторил Майкл. – Вот что со мной.

Джеймс вскочил, врезался лбом ему в грудь, обхватил руками так, что заныло под рёбрами.

– И я – тебя, – прошептал он.

Сразу всё стало ещё хуже. Майкл обнял его, выдохнул в тёмную макушку, пахнущую древесным дымом.

– Что нам делать теперь? – спросил он.

– Я не знаю, – прошептал Джеймс, спрятав лицо в серый свитер.

– Я думал, будем просто встречаться, – шёпотом сказал Майкл. – Просто секс, никто никому не должен. А теперь что… Я не могу без тебя. Не хочу без тебя.

– Разве это плохо?.. – сдавленно спросил Джеймс.

– Да ты посмотри на нас. Принц и нищий. Смех один.

Джеймс задрал голову, серьёзно посмотрел в глаза.

– Нет ничего смешного. Я боялся… – он покусал губу. – Я думал, ты только развлекаешься. Я в тебя давно уже…

– А я в тебя сразу, – вздохнул Майкл. – Наверное. Ты ещё тогда сидел, ногой качал… У костоправа Сариного. Я думал – это у меня на неё встал. А оказалось – ты…

Джеймс тихо засмеялся, потёрся щекой о колкую шерсть свитера.

– Видишь – никакой у меня, блядь, романтики, – виновато сказал Майкл. – Только секс на уме.

– Не нужна мне романтика, – Джеймс поднял голову, глаза у него светились. – Мне нужен ты.

На пол ложились закатные полосы, ползали по нему, как котята, ощупывая крашеные доски, сбившееся клетчатое одеяло, брошенное перед камином, смятые подушки, ножку кухонного стола, под которую был подложен кусок деревяшки, серые носки Джеймса, босые ноги Майкла в подвёрнутых джинсах. Солнечный свет вскарабкался на стены, потемнел, стал оранжевым, как сигнал светофора.

Майкл вытянул руку, подставил пальцы под умирающие лучи.

– У тебя красивые руки… – Джеймс лежал, привалившись головой к его плечу.

– Правда?.. – Майкл развернул ладонь. Джеймс притянул её к губам, прижался к ней:

– Очень…

Майкл смутился, убрал руку. Перекатился на живот, поднял сброшенную на пол книгу.

– Лучше скажи, как ты в этом разбираешься? Это ж стихи.

– Что с ними не так? – Джеймс улыбался, глядя на него, будто узнал какую-то тайну.

– Их же понять невозможно! Пишут в столбик, выражаются, как пиздец. Вот что это, на хрен, такое… – Майкл наугад раскрыл книгу. – «Трудами изнурён, хочу уснуть…».

– Давай я тебе расскажу! – Джеймс приподнялся на локте.

– Не-не, погоди. Тут вроде всё просто. – Майкл сосредоточенно нахмурился, как на экзамене. – Трудами изнурён, хочу уснуть, – негромко прочёл он, – блаженный отдых обрести в постели.

Он глубоко вдохнул, прикрыл глаза. Он, чёрт возьми, хорошо помнил, что такое бессонница, когда после тяжёлого дня ноет всё тело, гудят ноги, глаза не могут открыться – а мысли скачут и скачут как ненормальные, и у каждой, как консервная банка на хвосте, брякает имя – Джеймс, Джеймс, Джеймс.

– Но только лягу, вновь пускаюсь в путь – в своих мечтах – к одной и той же цели, – тихо сказал Майкл.

Было так – лунный свет бил в окно с такой силой, что стекло опасно потрескивало. Взгляд скользил по стенам, по обрывкам журналов и фотографиям, но не видел ни одного лица – потому что среди них не было Джеймса.

– Мои мечты и чувства в сотый раз идут к тебе дорогой пилигрима, и, не смыкая утомлённых глаз, я вижу тьму, что и слепому зрима, – прочёл Майкл.

Было так – комната казалась чёрно-белой. Он лежал, закинув руку за голову. В стаканчике с подписью «Джеймс» стояли карандаши. Было так?.. Или приснилось?..

– Усердным взором сердца и ума во тьме тебя ищу, лишённый зренья…

Шелест одежды, треск статики, голая спина в темноте, скрип половиц, чёрные волосы на белой подушке.

– И кажется великолепной тьма, когда в неё ты входишь светлой тенью, – сказал Майкл. Покусал губу, качнул головой. – Мне от любви покоя не найти, – добавил он и сам понял – правда. – И днём и ночью – я всегда в пути.

– Майкл… – выдохнул Джеймс. Он прижимал пальцы ко рту, смотрел огромными глазами, будто сейчас заплачет.

– Чего? – удивлённо спросил тот. – Клёвые стихи у твоего Шекспира. Но вот нет чтоб сразу сказать – думаю о тебе, аж спать не могу.

Он снова лёг на спину, подложил руки под голову.

– Ты даже не представляешь, какой ты талантливый, – прошептал Джеймс.

– Я-то?.. Не говори ерунды, – фыркнул Майкл. – Меня даже из школьного театрального кружка выперли.

– За что?!