Вечер. Окна. Люди

Он и меня настроил. «Деньков пятнадцать-двадцать…». А между прочим выяснял: «Женаты? Дети есть?.. О-о, такая большая дочь! И пошла по пути отца? Молодчина! А она здесь или где-нибудь на нехоженых тропах?» Этакая беспечная болтовня, а для чего выяснял — понятно. Нехоженые тропы! Если тропа, значит, хожено. Слова, слова! Потом  с а м  пошел устраивать место, «чтоб вам не маяться у окошек». Пришел улыбающийся, а глаза в сторону: «Вы, профессор, везунчик! Завтра освобождается койка в самой лучшей палате, так что будьте любезны послезавтра к девяти утра». Не подпуская страшную мысль, что операция нужна немедленно, он еще попробовал взять отсрочку: «Понимаете, через три недели день рождения жены, Танюша привыкла, что в этот день я с нею…» — «Учту! — беспечно воскликнул хирург. — Приведем вас в порядок и прямо на банкетик. Только с острыми закусками повремените и на водку не налегайте. А то вы, геологи, кажется, помалу не привыкли?» Экое банальнейшее представление: бесстрашный геолог топает по нехоженым тропам и дует водку стаканами!..

Простились по-приятельски. А потом — черное солнце. Вышел на улицу, ослепительный полдень, мальчуганы в трусиках с визгом бегут за велосипедом, а на велосипеде, неумело вихляя, такой же мальчуган… Жасмин за решетчатой оградой клиники — полураспустившийся, а как пахнет… Жизнь!.. На той стороне улицы — несколько молчаливых женских фигур, у всех странно закинуты головы, глаза — куда-то вверх. Еще не осознав почему, тоже вскинул голову, взглянул на солнце, а оно черное, как сквозь закопченное стекло во время затмения… Читал в «Тихом Доне» про черное солнце над могилой Аксиньи — не поверил. А оно вот! В детстве побежал через темную столовую и налетел на приоткрытую дверь — искры брызнули из глаз, многоцветные, разлетающиеся во все стороны. Успел подумать: «Вот что такое — искры из глаз!» — а уж потом заревел от боли. Мама прикладывала к ушибленному надбровью серебряную ложку… Мама!

Из самой глубины, как в детстве, — мама!

Где и с кем это было?.. Да, на фронте, перед форсированием Шпрее, тот седой полковник-штабист, властный, придирчивый, сухарь сухарем, а когда его смертельно ранило в грудь и в живот, вдруг закричал: «Мама!..»

Значит, когда приходит последняя, смертная минута?..

Надо взять себя в руки. Остался вот этот вечер, ночь и еще сутки. Сказать Танюше — тем самым тоном, каким говорил со мною хирург?.. Заехать в институт, кто-то из начальства там оставлен, предупредить. Ай-яй-яй, послезавтра Володя Баев принесет последнюю главу диссертации! Без меня сдавать диссертацию?.. Нет, зачем же, вызову в клинику, успею прочитать до операции или через несколько дней после. А к его защите… А почему нет? Логинов через два месяца после такой операции вышел на работу, с тех пор прошло восемь лет. Бывает же! Но… «Что же вы так запустили!» Разрежут и зашьют — поздно. Тогда еще месяц, или два, или три…

Как подготовить Танюшу?..

Постепенно — было бы легче. Зачем я скрывал? Перемогался и скрывал, а в результате: «Что же вы так запустили?!» Да, это началось год назад, на изысканиях, — нежданная тягучая боль. Скорчился, губы кусал. А прошла — забыл. Старался забыть не боль, а страх, потому что ведь еще тогда заподозрил страшное!.. А затем это повторялось — сперва редко, потом чаще. Иногда думал — съездить в город, показаться врачам… но не хотел никому говорить, поднимать панику, и данные пошли такие обнадеживающие, обозначалось богатейшее месторождение, все работали как черти, а я уеду к докторам?.. Только Витя, преданный помощник и друг, однажды что-то заметил, но я отмахнулся, отговорился… зачем? Может, тогда еще не было поздно?.. Потом возвращение с победой, поездки в Москву, доклады, поздравления, обработка материалов. А приступы все чаще и мучительней, и я все больше боялся, прижмуривался, чтобы не признаться самому себе. Если б не тот приступ боли при Вите — до испарины на лице, до обморока!.. Витя и забегал, и устроил прием у знаменитейшего…

Как же подготовить Танюшу?..

Всегда был для нее сильным, здоровущим, лелеял ее и опекал, чуть что — врачи, кардиограммы, путевки в лучшие санатории… Как же теперь оглушить ее — не ты, а я, не я о тебе, а ты обо мне!.. И как она будет  п о с л е?..