Вечер в вишнёвом саду (сборник)

— Так, так, — лихорадочно бормотал Николай Васильевич, целуя ее затылок, — я знал, что ты — моя мука крестная, мой ангел, жена моя. Я знал, когда вел тебя к венцу, знал, что никакого покоя нам не будет, но ты мне скажи сейчас, ответь мне: гадок я тебе, Лида?

Оба они дрожали, сыпал снег за окном.

— Коля, — кашляя, бормотала она, — страшно, Коля! Господи, я ведь мучаю тебя! Тебе-то за что?

— А поделом, поделом, — Николай Васильевич еще крепче прижал ее к себе, — поделом, идиоту. Женился, не спросил, не проверил. Что ты могла полюбить во мне, какая тебе радость от меня?

— Коля! — вскрикнула она и вырвалась из его объятий, всплеснула руками. — Да разве я об этом?

* * *

Снег, снег, война, смерть. Кудрявый Николка в детской кроватке, в углу деревянная лошадка. Лиза не спит. Алеша ворочается. Александр в чахотке. Лида кашляет, Николай Васильевич кутает ее в одеяло.

Снег, смерть. Чайки на Линнском песке, запах гниющих водорослей.

* * *

Александр уехал в Тамбов к родителям. Алеша был в Твери. Лида помогала в госпитале, французские курсы грозились вот-вот закрыть, но все не закрывали. Многого, происходящего с сестрой, Лиза не понимала. Лида не объясняла ей, почему у них установился мир и лад с Николаем Васильевичем, почему она ходит, словно в воду опущенная, изнуряет себя работой, но на каждое ласковое его слово отвечает торопливой улыбкой и, судя по всему, страшно боится Николая Васильевича обидеть. Муся, с которой Лиза делила у хозяйки комнату на Пречистенке, спросила загадочно, где теперь ночует Николай Васильевич: в спальне или в своем кабинете? Она вспыхнула, ничего не ответила, хотя отлично знала, что вот уже месяц Николай Васильевич ночует в спальне. Мусин намек показался ей отвратительным.

Больше всего, однако, хотелось увидеть Алешу.

Он приехал в Москву перед самым отъездом на фронт. Снег в этот день неожиданно растаял, в воздухе пахло весной. Они медленно шли по Никитскому бульвару. Алеша хмурился.

«Нравлюсь я ему или нет? Спросить? Подумает, что я сумасшедшая, позор какой!»

И тут же спросила:

— Алеша, я вам нравлюсь?

Он убито посмотрел на нее:

— Я в вас давно влюблен, Лиза, я вас очень люблю.

Не сговариваясь, опустились на лавочку, мокрую и черную от растаявшего снега. Он взял ее ледяную руку без перчатки и крепко прижал ко рту.

— Пожалуйста, Алеша, поцелуйте меня, — дрожащими губами прошептала она, — я вас очень прошу.

И, не дожидаясь ответа, оторвала свою ладонь от его рта, изо всей силы обхватила обеими руками его лицо и крепко поцеловала в подбородок и щеку.

— Лиза, — глухо пробормотал он, — я завтра еду, бог знает, вернусь ли…

— Я вас ужасно буду ждать, ужасно, Алеша, Алешенька! Господи, что же вы молчали!

* * *

— Ничего, конечно, не было между нами. Вечером пошли на Пречистенку, сидели на диване без огня, ели яблоки, целовались. Он мне сделал предложение. Так что, пока его не убили полгода спустя, я была невестой…

— Вы его помните, тетя Лиза?

— Очень даже помню. Вот так вижу, как тебя сейчас. Молодой, черноглазый. Голова такая породистая, закинутая немного. Гордый, хороший мальчик. Главное — очень уж молодой, сейчас бы мне во внуки сгодился. Сколько их погибло… Но ведь так, может, и лучше? Кто знает, через что ему пришлось бы пройти, если бы выжил? Ей-богу, как подумаешь — что лучше?

* * *

Алеша был засыпан землею в воронке от взрыва во время Брусиловского прорыва, когда русская армия перешла в наступление. Николай Васильевич умер в двадцать шестом году от инфаркта, Николка был в лагере, вернулся инвалидом в начале пятидесятых, пил, попал под электричку.

* * *

— Сестрица, помилосердуй, отрави меня чем, сестрица! Куда мне с такой культяпой? Не побоюсь греха — руки на себя наложу, помилосердуй мне, сестрица!

Выскочила на крыльцо. Метель. Конца-краю нет. Как они хрипят, мычат, стонут! Что они терпят, господи!

— Пить, сестрица, пить, за-ради бога.

— Несу, несу, не плачь, терпи, миленький.

— Красивая ты, сестрица, у меня в деревне сестренка есть, вылитая ты, маленько ростом не вышла.

— Помогите там, Лидуша! Сидоров кончается…

— Иду, иду.

— Оспо-ди-и, ма-мынь-ка-а…

«Хочу умереть. Лечь здесь, на крыльце, голову в снег, закрыть глаза. Где он сейчас? Последнее письмо было два месяца назад». — «Прости меня за муку. Не верю, что ты смогла вернуться к нему по-настоящему и предать нашу жизнь. Жду встречи с тобой еще и на этом свете, целую твое драгоценное тело, которое мне снится…»

Все, конец. Главное — не помнить. Голову в снег, глаза закрыть. Не помню!

— Сестрица, ты где была? Рука-то, как ледыш. Не дело на морозе стоять, застынешь, сестрица…

— Лиза, открой!

— Сейчас, Коля!