Вечер в Византии

– Там для меня чересчур роскошно, – пожаловался Грин мягким, грустным голосом человека, постоянно ожидавшего удара судьбы. – Вот вышел и помочился на дорогую газонную травку Уолтера Клейна. Нужно же получить хоть какое-то удовлетворение. – Он беззвучно засмеялся. – Не выдашь меня Уолту? Не хочу показаться неблагодарным. С его стороны было так мило пригласить меня. Представляешь, столько знаменитостей в одной комнате! Столько власти, столько денег!

Грин медленно покачал головой, словно желая подчеркнуть уважение к могуществу тех, кого собрал сегодня вечером Уолт Клейн.

– Вот что я тебе скажу, Джесс, – продолжал он. – Там есть люди, которым ничего не стоит одним движением пальца начать съемки фильма с бюджетом в десять миллионов. И выглядят они совсем как я или даже хуже, носят такие же смокинги, сшитые, возможно, у того же портного, но Боже, какая разница! А ты как, Джесс? Люди говорят о тебе, все гадают, чем ты занимаешься. Вроде бы ты вот-вот начнешь съемки и здесь для того, чтобы подписать контракт.

– Пока ничего определенного, – отмахнулся Крейг.

Мерфи выразился вполне определенно, но чего добьется Крейг, сказав Грину правду?

– Я видел, ты говорил с Дэвидом Тейчменом, – заметил Грин. – В свое время он давал жару!

– Еще бы!

– Конченый человек, – бросил Грин.

Крейга покоробило. Он терпеть не мог таких безапелляционных заявлений.

– Я не стал бы это утверждать.

– Он больше не снимет ни одной картины, – уверенно заключил Грин, словно вынес приговор.

– Может, он просто не желает раскрывать тебе свои планы, Сид?

– Если собираешься иметь с ним дело, лучше забудь. Он не протянет до следующего года.

– О чем ты? – резко бросил Крейг.

– А я думал, все уже знают. У него рак мозга. Мой кузен оперировал его в «Сидерс». Просто чудо, что он еще на ногах держится.

– Бедный старик, – вздохнул Крейг. А Тейчмен еще говорил, что с париком помолодел на двадцать лет!

– О, я бы не стал растрачивать на него жалость, – возразил Грин. – Он прожил долгую и совсем не плохую жизнь. Я с удовольствием согласился бы на такую судьбу, пусть даже и с опухолью в конце. Зато его земные тревоги почти закончены. Ну а ты, Джесс?

Разговор о мертвых и умирающих завершен. Пора переходить к живым.

– Возвращаешься?

– Вполне возможно.

– Если все же определишься, не забудь про меня, хорошо, Джесс?

– Обязательно.

– Меня как режиссера недооценивают. Трагически недооценивают, – горячо убеждал Грин. – И не только я так считаю. Я тут встретил одного парня из «Кайе дю Синема». Он хотел познакомиться со мной только для того, чтобы высказать свое мнение о моей последней картине, той, что снималась для «Коламбиа пикчерз». Говорит, это настоящий шедевр. Кстати, ты ее не смотрел?

– Боюсь, что нет, – покачал головой Крейг. – Последнее время я не слишком часто бываю в кино.

– «Фанфара для барабанов». Так она называлась. Уверен, что не видел?

– Абсолютно.

– Если хочешь, я представлю тебя этому парню. Из «Кайе дю Синема». Умен, мерзавец. И не испытывает ничего, кроме презрения к большинству тех, кто здесь собрался. Презрения.

– Как-нибудь в другой раз, Сид. Сегодня я хотел лечь пораньше.

– Только свистни. У меня есть его адрес. Черт, – грустно продолжал Грин, – я-то думал, что этот год в Каннах принесет мне удачу. Представляешь, у меня был контракт на две картины с правом выбора в «Апекс энд Истерн». Один из этих больших концернов. Три месяца назад мне казалось, у них денег куры не клюют. Думал, что я в полном порядке. Снял новую квартиру в Шестнадцатом округе, там и до сих пор еще обшивают стены панелями. Обошлось мне это в пятнадцать тысяч баксов, которые я так и не выплатил. Кроме того, мы с женой решили, что можем позволить себе еще одного ребенка, и в декабре она родит. И тут все летит к чертям. «Апекс энд Истерн» разоряются, и теперь мне не по карману даже апельсиновый сок утром. Если в ближайшие две недели что-нибудь не подвернется, можешь навеки попрощаться с Сидом Грином.

– Обязательно подвернется, – утешил Крейг.

– Твои бы слова да Богу в уши.

Крейг оставил его у бассейна: голова понуро опущена, отчаянный взгляд устремлен на туман, поднимающийся от теплой зеленоватой воды.

«Я по крайней мере, – думал Крейг, входя в дом, – не должен пятнадцать тысяч за деревянные панели, и моя жена не беременна».

Остаток вечера он пил. Пил и вступал в разговор со множеством людей, но к тому времени, когда нужно было возвращаться в отель, помнил только о том, что искал Натали Сорель, возгоревшись внезапным желанием взять ее с собой в номер, но не нашел, зато проговорился Уолту Клейну о сценарии, пообещав показать, а Клейн заверил, что утром пришлет за рукописью одного из своих мальчиков.

Крейг стоял в баре, расправляясь с последней порцией виски, когда в гостиную ворвалась Гейл Маккиннон с перекинутым через плечо плащом. Он не заметил, как она уходила. Остановившись в дверях, она обвела взглядом комнату и подбежала к нему.

– Я надеялась, что вы еще здесь, – выдохнула она.

– Выпейте на дорожку, – предложил он. Спиртное несколько смягчило его.