Вечер в Византии

Выражение лица Гейл осталось таким же серьезным. Ни тени улыбки. Взгляд почти ощутимо давил на его вздыбленный фаллос, возвышающийся в золотистом утреннем свете, словно неотъемлемая и бесстыдная деталь окружающей обстановки. Гейл медленно протянула руку и оценивающе провела пальцем от самого основания до рубиново-пылающей головки. Крейга немедленно скрутило конвульсией, как от прикосновения к проводу высокого напряжения.

– Святой отшельник, – шепнула она.

– Прежде всего, – продолжал дрожащий, механический, почти неузнаваемый голос на другом конце линии, – я хотела бы извиниться…

– Я едва тебя слышу, – перебил он, делая над собой сверхъестественное усилие, чтобы говорить спокойно. – Может, лучше повесить трубки и попросить телефониста снова нас соединить и…

– Так лучше? Теперь ты слышишь? – неожиданно прорвался сквозь помехи голос. Теперь он звучал так отчетливо, будто Констанс сидела за стенкой.

– Д-да, – нерешительно отозвался он, отчаянно пытаясь сообразить, что такое сказать Констанс, чтобы она дала ему передышку, позволила одеться, перейти в гостиную и подождать, пока она перезвонит. Но в эту минуту он был способен лишь отделываться междометиями.

– Я сказала, что хочу извиниться, – повторила Констанс, – за то, что вела себя как последняя стерва. Ты ведь знаешь, на меня иногда находит.

– Да, – повторил он. В нижней части его тела все оставалось по-прежнему.

– И поблагодарить за снимок со львенком. Как мило с твоей стороны.

– Да.

– У меня хорошие новости, – продолжала Констанс. – По крайней мере я надеюсь, что ты посчитаешь их хорошими.

– Какие новости?

Он осторожно, по миллиметру, подтягивал край простыни, ухитрившись прикрыться почти до пояса.

– Завтра или послезавтра я, вероятно, буду в твоих краях. Марсель.

– Марсель? – тупо повторил он, не в силах вспомнить, где находится Марсель. – Почему Марсель?

– Это не телефонный разговор.

Ее недоверие к французской телефонной сети ничуть не уменьшилось.

– Но если все уладится, я буду там.

– Прекрасно, – машинально ответил Крейг, думая совсем о другом.

– Что «прекрасно»? – переспросила Констанс, постепенно начиная раздражаться.

– Я хотел сказать: может, нам удастся увидеться…

– Что значит «может»? – В голосе явно слышалось приближение бури.

Он ощутил, как дрогнул матрас. Гейл встала и, не оглядываясь, направилась в ванную, голая, с неправдоподобно тонкой талией, перламутрово-поблескивающими бедрами, точеными загорелыми икрами.

– Видишь ли, тут кое-что изменилось…

– Еще один чертовски бесполезный разговор, парень, – вздохнула Констанс.

– Сегодня приезжает моя дочь Энн, – пояснил Крейг, радуясь, что Гейл нет в комнате. Эрекция неожиданно исчезла, и этому он тоже рад. – Я послал ей телеграмму с приглашением.

– Все мы зависим от этой чертовой молодежи, – констатировала она. – Привози ее с собой в Марсель. Каждой девственнице полезно повидать Марсель.

– Позволь мне хотя бы поговорить с ней сначала, – взмолился Крейг, не заостряя внимания на значении слова «девственница». – Позвони мне, когда определишься со своими планами. Может, лучше тебе приехать в Канны? – неискренне добавил он. И услышал шум воды в душе. Интересно, доносится ли он и до Констанс?

– Ненавижу Канны! – вырвалось у Констанс. – Там я решила развестись с первым мужем. Господи, неужели тебе так трудно сесть в машину и потратить часа два на то, чтобы увидеться с женщиной, в которую ты якобы влюблен…

– Не накручивай себя, Констанс, – посоветовал Крейг, – не доводи до истерики. Ты еще даже не знаешь точно, окажешься ли в Марселе, и все же…

– Я хочу, чтобы ты дрожал от нетерпения, – перебила она. – Мы целую неделю не виделись. Самое меньшее, что ты можешь сделать, – сгорать от желания.

– Я и сгораю, – заверил он.

– Докажи.

– Я примчусь к тебе, куда и когда пожелаешь, – громко пообещал он.

– Вот это пойдет, парень, – объявила она со смешком. – Господи, говорить с тобой – все равно что зубы рвать. Ты пьян?

– С похмелья.

– Дебоширил?

– Можно сказать и так.

Хотя бы один камень в фундамент истины.

– Никогда не любила трезвенников. Ладно, телеграфирую, как только что-то прояснится. Сколько твоей дочери лет?

– Двадцать.

– Думаю, у двадцатилетней девушки найдется более интересное занятие, чем целыми днями не отходить от папаши.

– Мы любящие родственники.

– Я это заметила. Веселись, дорогой. Мне тебя не хватает. И все-таки, львенок – прекрасная идея.

Она повесила трубку.

«Постыдная, глупая комедия», – неприязненно подумал он, вскакивая с постели и принимаясь поспешно одеваться. Он уже успел натянуть рубашку и брюки, к тому времени как вернулась Гейл, все еще голая. Она была стройная, совершенная; на смуглой коже переливались последние капельки воды, которые она не позаботилась вытереть.

Гейл стояла, чуть расставив ноги, уперев руки в бедра, пародируя позу модели, и широко улыбалась.

– Господи, ну и дел у нашего малыша, верно?

Подойдя к нему, она притянула его голову к своей и поцеловала в лоб. Но едва он обнял ее за талию и тоже хотел поцеловать, как она резко отстранилась и объявила:

– Умираю с голоду! Как тут вызвать официанта?