Вечер в Византии

– Вроде ничего особенного. Ничего странного. Но общий настрой… Не знаю… у меня такое ощущение, что ты недоволен собой и не уверен в том, что делаешь. Даже почерк… – Она осеклась.

– Почерк?

– Выглядит совершенно иным. Не таким четким. Словно ты разучился писать буквы.

– Может, следует отныне печатать письма на машинке? – попытался отшутиться Крейг.

– Все не так просто, – серьезно ответила она. – На факультете психологии есть преподаватель, специалист-графолог, и я показала ему два твоих письма: одно – полученное четыре года назад, а второе…

– Ты хранишь мои старые письма?

Поразительный ребенок! У него не осталось ни одного письма от родителей.

– Естественно! Ну, в общем, тот преподаватель как-то заметил, что зачастую задолго до того, как что-то случится, прежде чем появятся какие-нибудь симптомы или сам человек что-то почувствует, его почерк… вроде того как… предсказывает перемены… болезнь, даже смерть.

Крейг был потрясен ее словами, но постарался этого не показать. Энн всегда была искренней, откровенной девочкой, ничего не скрывала и выпаливала все, что приходило в голову. Он гордился и немного забавлялся этой неумолимой честностью, считая ее неопровержимым доказательством силы духа. Но теперь ему было не до смеха, ибо на этот раз правда оказалась беспощадной.

– И что же этот умник изрек насчет писем твоего папочки? – иронически осведомился он.

– Смейся, смейся! Он сказал, что ты изменился. И изменишься еще больше.

– Надеюсь, к лучшему.

– Нет, – вздохнула она. – Не к лучшему.

– Господи милостивый! Посылаешь своих деток в модный колледж за солидным образованием, а они выходят оттуда с головой, набитой всякими средневековыми суевериями. Интересно, твой графолог и хиромантией занимается?

– Как бы там ни было, – возразила Энн, – я дала себе слово сказать тебе – и сказала. А увидев тебя сегодня, я была потрясена.

– Чем, интересно.

– Ты плохо выглядишь. Очень плохо.

– О, не будь глупышкой, Энн, – рассердился Крейг, хотя был уверен в ее правоте. – Пара бессонных ночей, только и всего.

– Не только, – настаивала она. – И дело не в бессонных ночах. Тут что-то более серьезное. Не знаю, сознавал ты это или нет, но я присматриваюсь к тебе с самого детства. И как бы ты ни пытался скрыть от меня свое настроение, я всегда знала, когда ты злишься или волнуешься, когда болен или напуган…

– А сейчас? – с вызовом бросил он.

– Сейчас… – Она нервным жестом пригладила волосы. – Ты странно выглядишь. Какой-то неухоженный… Да-да, это, пожалуй, лучшее определение. Выглядишь как человек, который скитается по отелям.

– Я действительно живу в отелях. Лучших отелях мира.

– Ты знаешь, о чем я.

Он и в самом деле понимал, что она хочет сказать, но не желал вслух признавать ее правоту. Разве что мысленно.

– Получив твою телеграмму, я решила подготовить речь, – объявила Энн. – И сейчас ее произнесу.

– Лучше полюбуйся пейзажем, Энн, – посоветовал он, – речь произнесешь попозже.

Но она, не обращая на него внимания, сказала:

– Единственное, чего я хочу, – жить с тобой. Заботиться о тебе. Если пожелаешь – в Париже. Или Нью-Йорке. Где угодно. Где скажешь. Не вынесу, если ты превратишься в одинокого старика, а по вечерам будешь уныло жевать свой ужин, как… как отбившийся от стада дряхлый буйвол.

Он невольно рассмеялся, услышав столь оригинальное сравнение.

– Не хочу хвастаться, Энн, но пока я не испытываю недостатка в общении. Кроме того, тебе еще год учиться в колледже…

– Я покончила с образованием, – перебила она. – А образование покончило со мной. По крайней мере этого рода образование. Ни за что не вернусь назад.

– Обсудим это как-нибудь в другой раз, – пообещал Крейг. По правде говоря, после всех лет скитаний мысль об упорядоченной жизни с Энн вдруг показалась весьма привлекательной. Кроме того, выяснилось, что он все еще придерживается старых взглядов, недостойных и постыдно-несовременных, убежденности, что для женщин образование совсем не так уж и важно.

– И еще одно, – добавила Энн. – Тебе следует вернуться к работе. Просто смешно: такой человек, как ты, сидит сложа руки.

– Это не так легко, как кажется. Никто особенно не рвется дать мне работу.

– Тебе?! – недоверчиво вскричала она. – Это тебе? Не может быть!

– Еще как может. Кстати, здесь Мерфи. Поговори-ка с ним о нынешнем состоянии дел в кино.

– Но другие все же снимают картины.

– Другие. Но не твой отец.

– Невыносимо! Ты рассуждаешь как неудачник! Если бы ты только собрался с духом и сделал что-то, вместо того чтобы гордо взирать на все со стороны! Я недавно говорила с Маршей, и она согласна со мной: это пустая, бессмысленная, позорная трата сил и таланта!

Казалось, еще минута, и Энн забьется в истерике. Крейг поспешил ободряюще погладить ее по руке:

– Собственно говоря, я тоже так считаю. Последний год я трудился не покладая рук!

– Ага! – торжествующе воскликнула она. – Вот видишь! С кем?

– Ни с кем. Сам с собой. Писал сценарий. Только что закончил. Кое-кто читает его прямо сейчас.

– А что сказал мистер Мерфи?

– Сказал, что это дерьмо, и посоветовал выбросить.

– Глупый старик! Не стоит его слушать!

– Глупым его никак не назовешь.