Вечерняя книга

— Категорически не согласен! Литература, как и жизнь, — движение. Остановка его означала бы катаклизм, катастрофу. В первом случае — буквальную, физическую. Во втором — нравственную. Что, вообще-то, равносильно. Нет, нет! Я — читатель рафинированный, со своими крайними пристрастиями, — каюсь. И, однако, иногда охотно сбегаю из блистательных хоромов, чертогов классики. В современность. С властной потребностью осмотреться, разобраться в нынешнем. А литература, при всех издержках, при всех накладных, — лучший путеводитель. Лоцман. Новые книги нужны, нужны! Не в полной мере запечатлено, показано все то высокое, великое, что принесло и несет наше время. Людям, стране, планете всей! И к чему мы привыкли, принимаем как должное. Иногда — потребительски. Так же, как для всеобщего обозрения выставлены не все негативные явления, мешающие нам… Вроде той дамы на лестнице, за которую вы вступились!

Переход был неожидан, я засмеялся.

— Олег Николаич, да не вступался я за нее.

— Ну собирались вступаться! — с великолепной логикой парировал профессор, в потемневшей голубизне его глаз метнулись, сверкнули искорки азартного спорщика. — Как же, филолог, гуманист обрушился на пожилую женщину! Сравнил ее с насекомым. К вашему сведению, по метрическим данным, я на три года старше ее. И, смею вас уверить, — на тридцать лет моложе. По существу!

— Да кто она такая? За что на меня-то нападаете?

— Для профилактики — чтоб не торопыжничали с выводами! — Профессор опомнился, засмеялся. — А вот кто такая — выбирайте определение на свой вкус. Мрачное пятно. Злой гений. Образчик человеческой дряни. Homo vulgaris. И прочие синонимы — по алфавиту. Начиная с б, в, г, д и кончая последней буквой.

— На «ы» нет, — пошутил я.

— Пожалуйста, — немедленно нашелся профессор. — Ыуда!

— Ого! Чем же она вас так прогневала, что в отдельный вид ее выделили?

— Не меня. Всех, кто с нею соприкасался. Это она теперь — тихая пенсионерка, с кротостью во взоре. От нее и сейчас любой ценой отделываются, лишь бы не связываться. Заявлениями, жалобами на невнимание изведет! За квартиру, по-моему, вообще ничего не платит. Каждый год бесплатные путевки — в дом отдыха, в санатории. К Восьмому марта — подарок. А было, что весь институт в кулаке, в страхе держала. Хотя и амплуа весьма скромное было — кадровик, пользуясь принятой терминологией.

— И боялись?

— Хм! — Профессор мотнул пышной белой гривой. — Не только ее! Боялись обитой черной клеенкой двери ее кабинета. Окошечка, в дверях вырезанного и зарешеченного. Пузатого сейфа, черного ее телефона!.. Каких людей, светлые умы сваливала! И ведь из песни слово не выкинешь: не все успели вернуться… Утром кто-нибудь не появился, исчез, — ходит, светится! Своим мрачным светом.

— И что это, Олег Николаич, патология?

— По-моему, да. — Широкие плечи профессора поднялись и опустились. — Ничем иным объяснить не могу. Говорили, что-то там у нее с личной жизнью не получилось, Семена обиды упали на благодатную почву. Махровым цветом проросли! Если же менее витиевато — мелкая, озлобленная душонка. Упоение случайно и ненадолго обретенной силой. Только уж никак не продукт времени, как пышно пытался кое-кто именовать ее! Больно много чести для такой бледной поганки! Да и при чем время? В то же самое время, когда она действовала, десятки моих знакомых, коммунистов, сохраняли достоинство, мужество. Веру в справедливость. Я сам пожил — слава богу. И почитал, начитался — тоже слава богу. Так вот, каждой своей клеточкой свидетельствую: никогда, ни при каких обстоятельствах народу нашему мстительность и озлобленность свойственна не была! Наоборот. При твердости характера, ясности ума его всегда отличала доброта, душевная щедрость. Ваш покорный слуга был в Берлине на второй день после падения его. И я видел, как наши солдаты, гласно и негласно, кормили голодных немецких детей. Вот вам и время!.. Досадно, но так, наверно, всегда было и всегда будет: к каждому великому делу неизбежно примазывается и всякая шушера. Корабль идет и неизбежно при ходе, при движении обрастает в подводной своей части ракушником — прилипалами. Отдирать их нужно самым беспощадным образом. Чтоб не стопорили хода. Проводя эту операцию на виду у всех, на свету, — не терпят они яркого света! В чем, по-моему, одна из задач нынешней литературы и заключается. Старуха эта — ладно уж. Вся в прошлом, немощна. Вы думаете, что и помоложе таких поганок нет? Есть, есть! Те, что с кукишем в кармане ходят. Что тоскуют по былым, силовым методам. Скорбя, что прошли их золотые денечки. С полным основанием считаю! И конечно, обижены на весь белый свет за то, что оказались на двадцать пятых ролях! Назубок знают права, да редко про обязанности вспоминают!

Снова начиная накаляться, закипать, Олег Николаевич машинально и нетерпеливо отхлебнул из пустой чашки, сердито заглянул в нее и молча унес на кухню крохотный серебряный кофейник. Я подошел к окну, за которым лежал залитый закатным солнцем волжский город.