Вечерний круг. Час ночи

- Он мне интересную вещь про тебя сказал. Вот я и попросил, чтобы он тебе её повторил. А то ты мне не поверишь.

- А ему, думаешь, поверю? Да если мне только, скажем, два года просидеть, - при этом голос Витьки невольно дрогнул, - то и тогда из меня потом такой же игрок, как из мартышки. Что я, не знаю?

- Это как сказать, - возразил Виталий. - Если человек без обеих ног мог лётчиком, асом стать, если спортсмен, переломав в аварии руки и ноги, смог - тоже, кстати, через два года - новые рекорды ставить, то чего ты-то скулишь? Сейчас, Витя, не скулить, сейчас чётко понять надо, что следует делать.

- А что делать?

- Я сказал: уменьшать срок и достойно его вынести. А для этого надо не просто о свободе мечтать. Волк, когда его поймают, тоже о свободе мечтает. А тебе надо иметь реальную и светлую цель. Вот так я считаю.

- Нет у меня такой цели, брось крутить, - отрезал Витька и даже отвернулся.

- Нет? - переспросил Виталий. - Давай поглядим. Только для начала условимся: что есть главная цель для каждого человека вообще? Если он, конечно, человек, а не тряпка половая, о которую все ноги вытирают. Вроде, скажем, Володьки-Дачника.

- Ты откуда его…

- Знаю его, знаю, - махнул рукой Виталий. - Я теперь много чего знаю. Увидишь.

- Не всё ты знаешь. Володька-Дачник, чтоб ты ещё знал, - запальчиво произнёс Витька, - тоже человек, хоть и алкаш.

Виталий вздохнул.

- Далеко он от человека ушёл, Витя. У него уже нет главной цели. А главная цель у человека - счастье. И у тебя оно может быть.

- Это слово только в газетах пишут, а я их не читаю, - насмешливо возразил Витька. - И потому слова этого не знаю.

- А я тебя счастливым видел…

- Где ж это, интересно?

- На фотографии. Со всей командой, перед кубком.

- Ты что, - нахмурился Витька, - дома у меня был?

- Был.

- И мать видел?

- Видел, конечно. А ты ту фотографию помнишь?

- Ясное дело, помню.

- Вот что такое счастье, Витя. И заметь, если бы вам этот кубок просто с неба упал, ну, подарил кто-нибудь, а не взяли бы вы его в трудной борьбе, никакого счастья, никакой особой радости не было бы. Ну, упал с неба и упал. Хорошо, что не разбился. Матери можно отдать, чтоб цветы туда ставила. А вот борьба и победа дали счастье. Верно я говорю или нет?

- Похоже. А ещё ты кого дома видел?

- Ляльку.

- Про меня спрашивала?

- Конечно. Но я ей сказал, что не знаю, где ты.

- Как она там?

- Ты лучше меня знаешь это. При мне она твоё варенье лопала. Так мне и доложила: «Это Витька мне купил». Да, Вить, о ней тоже подумать надо.

- Что толку у вас тут думать!

- Самое время. Ведь пока с Гошкой по парку таскался да водку глотал, думать было некогда. Плохо ведь Ляльке дома-то, согласен?

- Что ж я отсюда сделать могу? - сквозь зубы процедил Витька.

- А ты что-нибудь раньше сделал? Ты ведь и не задумывался раньше над Лялькиной жизнью. А сейчас вот задумался. Уже дело. Но за Ляльку бороться надо. Чтобы стало ей хорошо. Бороться побольше, чем за кубок. И победа тут тоже для тебя радостью будет. Разве нет? Если не чужие люди, а ты сам Лялькину судьбу устроишь. Вот тебе и ещё счастье. И тоже не последнее.

- И так больно много, - усмехнулся Витька.

- А всё-таки главная победа будет над самим собой. Очень я верю. Большая эта победа гордость в человека вселяет, много добавляет сил и уверенности. Но это ещё впереди. Сейчас ты это понять до конца не сможешь.

- Что ж, я, по-твоему, чурка?

- Чурка не чурка, а мозги пока в тумане.

Незаметно Виталий втянул Витьку в разговор, который ему сейчас больше всего был нужен, на который он внутренне, подсознательно был уже настроен, к которому страстно тянулся сейчас, после этих дней, проведённых в неволе, первых, отчаянных, страшных дней, когда всё, кажется, с грохотом рушится для тебя, всё, всё вокруг, и впереди только дым и развалины и неизвестно, зачем дальше жить. В этот час разговор о собственной жизни, за которую человек всё равно инстинктивно цепляется, как бы всё безнадёжно и страшно ни было впереди, разговор, в котором мелькает надежда, пусть самая маленькая, самая далёкая, такой разговор в этот тяжкий час необходим человеку.

- Уж какие мозги есть, с теми и жить буду, - чуть заносчиво ответил Витька, неосознанно стремясь вызвать Виталия на спор, заставить его опровергнуть эти слова. Витьке хотелось, чтобы Лосев сказал что-то в его пользу, в утешение ему и тем хоть как-то его ободрил.

И в этот момент Виталий каким-то натянутым до предела нервом уловил эту Витькину надежду, эту немую его просьбу, что ли.

- Мозги-то у тебя неплохие, их только проветрить надо, - сказал он. - Вот ты говоришь, Володька-Дачник не окончательно пропащий человек. Если ты о нём так говоришь, что же тогда о тебе самом сказать?

- Это уж тебе виднее, - усмехнулся Витька, внешне чрезвычайно небрежно.

- И Гошка, по-твоему, не пропащий?

- От этого одна вонь. Стрелять таких надо.

- Стрелять никого не надо, Витя. Никого. Чтобы другим пример не давать и чтобы себя самого в конце концов не изуродовать. Это тебе не война и не защита Родины.

- А я говорю, стрелять его! - со злостью повторил Витька.