Теперь не слышен мне ни лязг, ни громЗемлечерпалок и камнедробилок —И хорошо! Пусть ходит ходуномЛиства и ветер гладит мне затылок —Не слышу их, но чувствую, слежуЗа ними восхищенными глазами,Морскою пеной больше дорожу,Чем прежде, белогривыми волнами.А если что-то сброшу со стола,Блокнот ли, ручку, — странная пропажаВолшебна так, чудесна и хитра,Что как-то и не огорчает даже,А человек, мне кажется, ужеСказать не может ничего такого,Чего бы я не знал, чему в душеЗаранее не подобрал бы слова.«Фредерик, вы должны обессмертить себя…»
Фредерик, вы должны обессмертить себя,Фортепьяно для этого мало,И любя вашу музыку, страстно любя,Я хотел бы еще и вокала,И симфонии, оперы вам пожелать,Без сюжета нельзя и героя!Надо Моцарту быть и Россини под стать,Барабана прошу и гобоя.Фредерик, полюбите фагот и трубу,Вам не скучно без флейты и скрипки?Я готов обратить пожеланье в мольбу:Постарайтесь избегнуть ошибки,Полонез превосходен, прелестен этюд,Безусловно прекрасна мазурка,Но от вас и во Франции большего ждут,И в тяжелых снегах Петербурга.Фредерик улыбается. Он не взбешён,Не смущён, не сердит, не расстроен.В этих увещеваниях есть свой резон,Его старый учитель достоинУважения. Вот и Мицкевич к немуПодходил с тем же самым советом.Он напишет ноктюрн и приложит к письму —И ноктюрн будет лучшим ответом.«Может быть, ангел берет наобум…»
Может быть, ангел берет наобумС полки какой-нибудь том?Может быть, ангел завидует двумЩеткам в стакане одном?Может быть, он открывает буфетИ отпивает коньяк?Мы ж на бутылке не станем пометДелать, ведь это пустяк!Может быть, небо полуночи в техНами любимых стихахОтдал бы ангел, хотя это грех,За поцелуи впотьмах?Может быть, скучные песни землиВ скорбном соседстве могилАнгелу что-то понять помогли,Моцарта он полюбил?Может быть, ангелу жар батарейНравится, стол и тетрадь?Может быть, ангелом быть тяжелей,Чем человеком, как знать?«В вечернем солнце медно-красный…»