Вечная мерзлота

В девять заиграли марш «Прощание славянки», большой пароход громко зашлепал колесными плицами, отвалил от пристани и стал разворачиваться вниз по течению. Черный дым вылетал из огромной трубы в холодное чистое небо. Вода под бортом тоже была по-осеннему прозрачная и казалась голубоватой.

Они поднялись на верхнюю палубу, рассматривая Красноярск. Строящуюся набережную, современные дома, дворянские с колоннами, купеческие, бараки… Народ с билетами четвертого класса располагался в проходах и на палубах, в основном это были крестьяне, стелились привычно, устраивали детей. Все улыбались, были радешеньки, что попали на рейс. Кто-то уже и разливал, и резал нехитрую закуску. Ася с детьми встали на корме. Наконец-то они почувствовали себя в безопасности и немножко свободными. Два чемодана были сданы в багажную комнату, и о них можно было не думать, продукты и сумка с дорожными вещами и туалетными принадлежностями остались в каюте. Соседи, семья из трех человек, были симпатичные норильчане, они выходили на конечной – в Дудинке.

Вскоре город кончился, по левому берегу тянулась деревня или пригород, за ним – длинная промышленная стройплощадка: большие металлические конструкции лежали, кучи песка и щебня. На правому берегу жилья не было – желто-красный осенний берег с покосами, стога, сметанные крестьянскими руками. Мужики с лодки расправляли невод в устье речки. Ася улыбалась невольно, машинально перевязывая платок на голове, думала о том, что все, в конце концов, сложилось неплохо, и молила Бога, чтобы так же все и было.

– Я знаю, какую взятку ты дала! – Сева отвернулся от пейзажа и посмотрел на уши матери, в которых не было сережек.

– Тс-с, Сева! Ты что?

– Расскажи, мам? – попросил Коля негромко.

Ася смотрела на сыновей, собираясь с мыслями. Потом улыбнулась расслабленно:

– Я уже думала, домой придется возвращаться. Стою в туалете, мою руки, а рядом тетка какая-то посматривает на меня. И вдруг спрашивает: тебе куда надо? В Ермаково, отвечаю. На «Марию Ульянову»? На нее бы… Сколько билетов? Один взрослый, один детский! Пойдем, говорит! Я подумала, мошенница, сумочку прижала крепко, а она: «Не бойся! Я в кассе работаю. Сережки отдашь?» – и смотрит на сережки Натальи Алексеевны. Я и отдала…

– Это и правда взятка! – Коля смотрел недовольно.

– Не перебивай! – дернул его за руку Сева.

– Больше ничего – отдала сережки и деньги, и она принесла три билета. – Ася смотрела весело. – Тетка честная оказалась…

– Ты была очень бледная, когда пришла с билетами… – Сева серьезно изучал мать.

– Да?! Ну да… я еще никогда не давала взятку. Не будем о грустном, смотрите, как красиво! Нам почти неделю так плыть, кажется, Господь над нами сжалился. И погода хорошая.

– У нас целый месяц до конца навигации, – Коля, улыбаясь, обнял мать. – Ты уже не боишься, что мы опоздаем? Или что не найдем нашего отца?

– Мы найдем его… – сказал Сева, как будто точно знал это. Он, придерживая очки, смотрел за борт, не отрывался от стремительной воды. – Какая река! Страшноватая!

Енисей был неширокий и быстрый, бакены лежали на боку от сильного течения. Вода вокруг них бурлила, пароход не шел, а летел мимо. Близкие берега были высокие, заросшие тайгой, иногда скалами обрывались в темную воду. Осень окрасила холмы в любимые свои цвета. Березы, осины и лиственницы стояли цыплячье-желтые, бурые или винно-красные. Зеленели кедры и ели, рябины гнулись под яркой тяжестью.

Сева, не отрываясь смотрел на разлив этих красок в воде, на отражение солнца, неба и облаков. Думал, что и отец, где-то там далеко вниз по течению Енисея, тоже может сейчас смотреть на это же солнце. Солнце было одно на всех. Отец должен был быть похож на умершую бабушку, она была строгой, очень умной, очень много читала. Еще отец, как и мама, играл на фортепиано. На фотографиях отец-пианист не был похож на отца-геолога. Это были два разных человека. «У Севы отцовы глаза, – говорила бабушка, – и сосредоточенность. И Гера и Сева все время во что-то углублены». Сева пытался представить, что отец такой же, как и он сам. Это было труднее всего. Он покосился на мать и понял, что она тоже думала об отце.

50

Ночью на Енисее стреляли. Романов вышел покурить и услышал торопливые автоматные очереди. Стреляли выше его острова, что было за судно, Валентин не разглядел.

Утром у другого берега напротив Ангутихи стоял буксир с длинной баржей для заключенных. Зэки чего-то начудили ночью, понял Валентин, или сбежали. Место для побега было негодное – Енисей был широк, но даже если и доплыли до берега, добраться отсюда до людных мест не получится. Он закурил, выруливая на моторке из протоки и присматриваясь – у баржи суетился катерок. Валентин погасил верхние бакены и поплыл к нижним. С баржи замахали руками. Он подрулил.

– Кто такой? – спросил немолодой старший лейтенант конвойных войск. Морда узенькая, будто в детстве дверью прищемили.

– Бакенщик… – в тон ему ответил Романов, хмуро глядя в злые глазки старлея.

– Садись к нему! Двое! Чтоб весь тот берег прочесали! – старлей махнул в сторону романовского дома.