Вечная полночь

Когда, наконец, я позвонил объяснить, почему перестал принимать трексан, а рядом сидела Сандра за нашим обеденным столом, кивая в знак поддержки, доктор выслушал меня и сказал поступать, как считаю нужным. Я повесил трубку, чувствуя себя целиком оправданным. Одним из наиболее потрясающих качеств нарка является его умение дурить самого себя. На следующее утро я отзвонил Большому Джи и в офисе вмазал полдюжины дилаудидов. Менее чем за полнедели я снова получал удовольствие от химии. Потом, как и обещают в наркологической палате, переносимость у меня вернулась к тому уровню, когда я спрыгивал. Мне требовалось вмазать почти дюжину, чтобы почувствовать, что я вообще мазался.

Итак, события развивались по нисходящей спирали отречений и ужаса, рождение нашего ребенка маячило тенью бомбы, сброшенной так высоко с неба, что можно притвориться, что ее там нет, что она не падает… пока она не взорвалась, и жизнь, как ты ее знал, никогда больше не оставалась прежней.

* * *

Это все правда…

31 марта 1989 года я оказался в стерильной кабинке туалета в отделении акушерства и гинекологии Седарс-Синай, коля себе лошадиную дозу мексиканского героина в то время, как в двадцати футах оттуда моя дочка пробиралась вниз по маточному проходу моей вопящей жены.

Кое-как с окосевшей мордой и окровавленными руками я сумел выползти в нужную минуту и посмотреть, как чудеснейшее существо на земле вылезает из матки в Лос-Анджелес.

Подробности этого радостного и сногсшибательного события — как низко я пал, и как высоко взлетел на приходе — до сих пор горят в моей памяти зловещим огнем кроваво-красных неоновых мерцаний в тумане. Новоявленная мать перенесла все мужественно и благородно. Эпидурал нужен был мне. К счастью, мы делали Ламаз. Но на десятинедельных занятиях дыхательной гимнастикой не говорят, что настоящие отцы должны не просто появиться и сделать упражнения. Они обязаны снять рубашку…

В соответствии с уставом Высшей Лиги Нарков я воспользовался промежутком между заполнением страховой формы и инъекцией обезболивающего перед родами и ускользнул в сортир для новоявленных папаш сготовить себе укольчик. Но едва сбросил ложку, я услышал, как выкликивают мое имя. Одуревший от курсирующей по направлению к мозгам здоровенной порции герыча в честь вступления в отцовские права я выполз из мужской комнаты и явился в палату роженицы. Однако едва я вошел, как доктор Рандомангст выставил страшное требование: нельзя.

— Нельзя?

— Не знаете, что ли, — прошипела медсестра отделения акушерства и гинекологии, швыряя мне стерильный халат, — снимите рубашку…

— Рубашку? Но вы не… В смысле, я-я-я-я…

— Снимай ее, БЫСТРО! — донесся крик с постели рожающей. Несмотря на задранные колени, выжимая из себя новую жизнь и купаясь в родовых водах, Сандра отреагировала на происходящее, показала себя настоящим помощником режиссера и добилась выполнения поставленной задачи.

Я сумел только пролепетать: «Да, дорогая», — кротко, как Дэгвуд Бамстед, поднятый с кушетки косить росичку.

По сей день даже при описании тех событий я борюсь с искушением лечь и посыпать себе голову пылью. Я имею в виду взгляд, которым посмотрел на меня врач, когда я высвободил руки из своих стандартных длинных черных рукавов и влез в стерильное больничное одеяние цвета зеленоватой блевотины. «Боже мой!» — возмутился он, хотя его губы не пошевелились, его глаза сверлили две свежие дырки в моих прекрасно вентилируемых венах. Когда, неловко симулируя невинность, я посмотрел вниз, выяснить, куда он уставился, я испугался сильнее, чем он. По такому особому случаю у меня не просто виднелись дороги — я реально истекал кровью.

Угрожающие очертания чернобыльского облака в ту секунду замаячили в пяти пролетах от меня. Изгнать бы мне все до последнего воспоминания о предательском рубиновом ручейке, струившемся по направлению к запястью из кровоточащих, черных, как штаны-бананы, внутренних труб, отныне заменяющих мне вены.

Но к счастью или несчастью, времени хватило только изобразить мнимое подобострастие. Уже радость моей жизни стремилась вниз, стремительно покидая Исходную Точку. И я присутствовал там, надеюсь, мне поверят, несмотря на наркотик. Несмотря на стыд, несмотря на жизнь, прожитую последнее время как бродяга, ползающий в отвратительных трущобах, я сумел помочь женщине, проклятой на то, что я стал отцом ее дочери, во время ее затяжных, болезненных, но успешных родов. Сандра клялась, что не согласится на кесарево, и в те секунды, помогая этой миниатюрной упрямой женщине перетерпеть боль и добиться, чтобы ее ребенок был выношен, как предназначено природой, я узнал о мужестве больше, чем за всю предыдущую жизнь. Вся сила воли, которой недоставало мне, в эти ужасные мгновения, казалось, проявилась в ней.

Лишь когда плоть от моей плоти все-таки попала в наш мир, и сестра Риктус протянула мне ножницы перерезать пуповину, адский предродовой героиновый дозняк ударил по мозгам словно врезавшийся автомобиль.