Вечное движение (О жизни и о себе)

Еще не затихал в ушах стук копыт заревого коня, а солнце уже подымало свои алые копья и заливало торжествующим светом весь мир. Я провожал его в закатах, когда солнце, уходя, оставляло после себя разлившуюся в красное золото стаю розовых фламинго, гаснущих и уходящих в ничто, сначала как бы заворачиваясь в тени, а затем, растворяясь в сверкающей черной ночи. Все движения и переходы в течение дня и в наплывах ночей открылись передо мною в их изменениях через тени и смену света, в движениях ветра, в ритмах циклов, криков и хлопот птиц, в ритмах жизни насекомых, деревьев, воды - всего, чем управляет сверкающая ладья солнца и невидимый призрак-корабль, несущий луну.

Ночами луна подымалась из-за черного леса, сначала как узкое лезвие, а потом все более обнажающая свое круглое тело. Ее лик холоден ночью, сверкают листья осокоря, они словно бы сами осколки луны, так их сияние в черном лесу соединяет лучи между ними и лучами в небе.

Урал плывет мягкий и теплый на ощупь, черный, если смотришь на него с зыбкой кромки ночных песков. Тени сов ломают свой полет неслышно и остро. Филин бухает, его заунывные вопли "фу-бу, фу-бу" несутся вдоль по черным пескам, обгоняя медлительно дышащие воды реки. С берега голого яра, если дует ветерок, возникают призрачные шары перекати-поля, они подымаются и падают медленно, беззвучно в мягкие, нежные, но жадные черные воды. На далеких песках сонно погогатывают гуси, на лугах, в озерах звонко крякают почему-то не спящие утки. Воздух, свежий, чистый, холодный, неповторимый воздух уральной ночи, пьянит кровь, и мысли идут острые, яркие, как эти крики запоздалых куликов, словно говорящие листья свежих деревьев.

Сколько ночей провел я под небом в густой тени черных деревьев! От поймы, ее озер и лугов натекала прохлада. Соколы и коршуны летели и летели на ночевку в лес. Но вот уже тени погасали, и пришла ночь. Я лежал на земле и как будто прорастал корнями, становился как дерево, ветвями растущее к черному небу. Ресницы казались мне травами, глаза, как озера, вбирали в себя густые тени и влагу медвяного сна. Я уже не слышал буханья филинов, и запоздалые утки напрасно свистели крылами над моим сном.

Уральская казачка, наша помощница из села Коловертное, пела у гаснущего костра. Чернильная ночь обступала засыпающий лагерь. Она пела старинную казачью песню:

Круты бережки, низки долушки

У нашего дорогого Яикушки.

Костьми белыми, казачьими усеяны,

Кровью алою, молодецкою упитаны,

Горячими слезами матерей к жен поливаны.

Песня входила в круг моего сна, и незримой явью становилась эта песня в таинственно спящей и сном этим живущей душе.

Урал свободно, бездумно, сначала в горах, затем в лесостепи, а от Уральска почти по прямой, чуть изгибаясь, свежей речною гладью бежит по степям, а затем и пустыням. Свежее тело реки необозримо, оно стремится мягко и неуклонно непреодолимой силой к свободному далекому Каспийскому морю. Весною, борясь с током воды, из моря выходят полчища рыб. Река неизменно создает себе преграды. Каждый раз, когда кончается яр, она поворачивает свой бег и вытекает к золотым пескам, которые желтыми тяжелыми плесами лежат, завертываясь, как в одеяло, горячими токами солнцем прокаленного воздуха. Под ярами вода черна, здесь не достанешь дна. У песков по их отмелям воды голубеют. Иногда летит над водою вяхирь - сизый, лесной голубь, и не знаешь: что это такое? Словно бы всплеск уральной воды оторвался, стал птицей и летит теперь от нее вдаль, в леса, чтобы остановиться на вершине осокоря и посмотреть на весь этот край красоты и покоя. На ярах и за маревом песков стоит урема пойменного леса, лежат зеленые луга с травами, в хорошие годы в рост человека. По лугам, часто в таких тальниковых зарослях, что через них даже зверю приходится делать тропы, лежат озера, ерики и котлубани. В камышах луговых котлубаней иногда обосновываются города ос. Однажды в охотничьем азарте я в трусах заскочил в одну такую круглую, всю в белых кувшинках котлубань. От грохота моих выстрелов, засвистав крыльями, сорвались утки, а камыши загудели грозно, как потревоженное, но могучее и уверенное в себе войско. Десятки тысяч черно-желтых беспощадных бойцов, гудя, поднялись в воздух. Страх удесятерил мои силы, и я побежал прочь сквозь кугу на луг, осы ударяли и били так, что, еле отдышавшись, я затем долго чувствовал, как яд этих ужасных ударов отравлял мою кровь.

Весною в полноводный год все царство поймы уходит под воду. Новой силой и новой рыбой наливаются озера и котлубани. Земля млеет в теплой воде, и речной ил осаждается на ней, неся в себе силу плодородия.