«…Творческая активность в плане религиозного воображения обновляет традиционную мифологическую ткань…» [63]
. Тем более такую активность можно предполагать в традиции, первостепенное значение уделяющей непосредственному переживанию человеком преображающего опыта встречи с сакральным, живой ткани, конкретной реальности светового опыта. Традиции, включающей в качестве одного из структурообразующих элементов шаманскую практику – практику «архаического экстаза» (М. Элиаде), при этом некоторыми исследователями вполне резонно указывалось на единство структуры шаманского экстаза и пророчеств Зороастра, Будды, Мухаммеда. Вполне возможно, аныз (легенды) содержат некоторые исторические факты из жизни последнего тенгрианского пророка. Но в любом случае очевидна архетипичность, мифологическая структура этих легенд, что подтверждает существование некоего архетипа духовного пути и реализации, откровения в тенгрианстве. Г.Н. Потанин в своей книге «Козы-Ерке – культ сына неба в верованиях южных алтайцев» доказывал определяющее влияние тенгрианства на христианство, христианскую идею Сына Божьего. Не впадая в свойственный некоторым нашим ученым своего рода шовинизм и экстремизм в вопросах происхождения религий (представляющий реакцию на европоцентризм и т. п.), мы предпочитаем придерживаться мнения о том, что наши предки сохранили духовную традицию, некогда распространенную в общечеловеческом масштабе. Традицию, содержащую всеобщий архетип духовной реализации и откровения. Поэтому возобновление истины в разных исторических формах конкретной личностью неизбежно предполагает воспроизведение этого архетипа. Так, например, и в Коране неоднократно указывается на возобновление через пророка Мухаммеда древней традиции, заброшенной впавшими в многобожие арабами. Об этой традиции вспоминают противники Мухаммеда, когда презрительно отметают принесенное им откровение Корана: «Истории первых».Существует еще один щепетильный вопрос о природе тенгрианского посланника, ведь многим традициям свойственно придавать своим пророкам божественный статус, против чего категорически возражает ислам. Не имея компетенции однозначно решить этот вопрос, сошлемся опять же на Коран. В суре 22 (аят 74) сказано: «Аллах избирает посланников из ангелов и из людей». И если о матери Иисуса сказано: «…и Мы вдунули в нее от Нашего духа…» (сура 67–12), то по аналогии можно предполагать, что пророк Коркут несет в себе Дух Всевышнего, его ипостась. Анализируя легенды, надо постоянно помнить, что они содержат как минимум два параллельных слоя: онтологический, связанный с Коркутом – ипостасью Тенгри, и гносеологический или инициатический (пока определим его так), связанный с Коркутом – пророком, чья жизнь становится архетипом духовного пути. Как показывает Р. Генон, инициатические ритуалы всегда воспроизводят космогонические мифы, так как посвященный расширяет масштаб своей личности до масштабов бытия в целом. В процессе инициации микрокосм духовно становится макрокосмом, его центром. Поэтому инициатическое толкование мифов гармонически соответствует метафизическому и онтологическому.
В жизнеописаниях божественных посланников важное место занимает эпизод рождения, в котором, как в зерне, в свернутом виде содержится суть их миссии, принесенного ими учения. Согласно Корану, уже новорожденный Иисус сформулировал суть веры окружившим его людям, в том числе и догмат о непорочности зачатия. Новорожденный Будда сделал 8 шагов к северу, символизирующих 8 элементов буддийской религии, и объявил себя полюсом, осью мира. Лао-Цзы сформулировал суть даосизма, находясь еще во чреве матери, и родился уже седым. Казахская народная этимология имя Коркута объясняет тем страхом, в который привела весь народ ужасная буря, сопровождавшая его появление на свет.
Чтобы правильно оценить легенду о рождении пророка, нужно знать его учение. В случае Коркута нужно хотя бы услышать в настоящем, хоть сколько-нибудь аутентичном исполнении на кыл-кобызе кюи Коркута. Сейчас в Казахстане такое исполнение под силу только Сматаю Умбетбаеву. Конечно, до сих пор не исключена возможность, что где-то в отдаленном ауле у нас или в Монголии продолжается настоящая традиция кобызового исполнения. Но среди известных широкой публике музыкантов несомненно совершенно особое место Сматая Умбетбаева.