Миф этот очень значительный, представляющий множество возможностей для толкования, и мы не раз будем возвращаться к нему. Сейчас хотелось бы подчеркнуть следующий момент. Период поклонения змею (дракону, океанскому чудовищу), порождающему жизнь, дарующему знания и умения, присущ практически всем народам. Согласно некоторым гипотезам, для евразийских народов период позитивной мифологии змея следует отнести к 8–6 тыс. до н. э. Позднее у индоевропейских народов, например, он сменяется культом солнца, так что змееборческий мотив, мотив победы солнечного героя над змеем вод становится преобладающим. У тюрков солярная мифология, как показывает С. Кондыбай, также была весьма развита, но в связи с сохранением тотемного отношения к змею змееборческая тема не столь распространена. Фактически, по мнению исследователя, фольклорные мотивы негативной оценки змея заимствованы тюрками у их соседей – иранцев, и в таких случаях обычно в имени змея присутствует корень «Мар/Март». (Змееборческий мотив «Ер-Тостика» и легенд типа «Шыырау», представляющих фрагменты этого мифа, является, на наш взгляд, исключением, подтверждающим правило. Здесь этот мотив дополняет мотив благодеяний змея, составляет с ним диалектическое единство). Эта концепция находит параллель в сравнительном анализе Т. Асемкулова казахского мифа «Жылан абыты жiгiт», где главный герой получает от царя подземного мира Бапы-хана знания и искусства в благодарность за помощь, и сказки «Малике-и-Маран» из цикла «Тысяча и одна ночь», где иранский чернокнижник пытается получить знания и несметные богатства от царицы подземного мира змеи Малике-и-Маран путем предательства и убийства. Вполне возможно, что эти противоположные трактовки отражают реально свершившуюся в «доисторические» времена драму, в результате которой возникло противостояние тюркской и иранской традиций, а также комплексы, неизжитые до сих пор некоторыми представителями интеллектуальной элиты ираноязычных народов по отношению к кочевникам.
Но сейчас хотелось бы акцентировать следующее: несмотря на кажущуюся негативность образа змей в мифе о Нуртоле, сомнений в его исконно тюркской природе нет. И если мифы индоевропейских народов о Божественном ребенке сохраняют древнейший позитивный образ морского чудовища, в то время как тюркская инверсия вопреки степной традиции неожиданно придает ему негативный оттенок, то это лишь подчеркивает сокровенность тайны, скрытой в этой инверсированности.
Глава 4
Коркут и духовная реализация
Для отцов церкви, христианских теологов и западных ученых вот уже два тысячелетия актуальным остается вопрос о соотношении мифологического и исторического в описании личности и деяний Иисуса. Некоторые ученые, вскрывая мифологическое содержание евангельской истории, обосновывали «миф», грубо «историфицированный» первыми поколениями христиан. Другие, защищая исторический характер личности Христа, постулировали в начале христианства исторический персонаж, о котором уже ничего нельзя сказать вследствие его быстрой «мифологизации». Христианские теологи, настаивая на полной исторической адекватности Евангелия, оказываются неспособными объяснить его мифологичность. Тот факт, что у «примитивных» народов Нового Света обнаруживаются параллельные мифы о Спасителе, его непорочном зачатии и жертвоприношении, они объясняют «кознями дьявола». Если также вспомнить существующие разногласия по поводу исторической личности Зороастра, становятся понятными трудности, связанные с определением исторических фактов относительно Коркута и истоков тенгрианства – устной традиции, свое начало относящей на 16 тысяч лет назад. Если же придерживаться версии Г. Вирта о гиперборейских истоках тенгрианства, то эта дата отодвигается еще далее.
Точнее, для нас речь идет не об определении исторических элементов в истоках тенгрианства, а о статусе легенд о Коркуте, бытующих в казахском фольклоре, вычленении их домусульманского ядра и прояснении его смысла. Мусульманские напластования очевидны. Явно более поздними являются легенды о соперничестве Коркута с Мусой (пророком Моисеем), о привилегированном положении Коркута перед Всевышним. Видимо, эти легенды основаны на сохранившемся вплоть до ХХ века представлении о древности, изначальности тенгрианства. Возможно, они также возникли в связи с сурой 18 Корана «Пещера», где экзотерический законодатель Муса встречает носителя более высоких знаний, «раба из Наших рабов, которому мы даровали милосердие от Нас и научили Нашему знанию» (Сура 18, 64). Суфии видят в этом образе Хидра (казахский вариант Кызыр, Кыдыр), которого тенгрианство не могло не связывать с Коркутом.