Вечное солнце. Русская социальная утопия и научная фантастика второй половины XIX — начала XX века

В последние годы жизни Златовратский писал мало. В 1909 году он был избран почётным академиком по разряду изящной словесности.

Скончался писатель 10 декабря 1911 года.

Сон счастливого мужика (из романа «Устои»)

I

Спит «счастливый» Пиман, и снится ему: как, чем и за что он сподобился этого счастия.

То было давно, лет больше полсотни назад. Ни мать, ни отца он с сестрою не помнит, и первое, что прежде коснулось сознания его, был «мир» деревенский. Страшное было в нем что-то, и вместе в нём было всё — и защита, и сила, и правда.

Помнит он, когда ещё вкруг Дергачей стояли глухие леса и болота. Изба их была вдалеке, на опушке, у самого леса. Помнит, как по ночам собирались тут какие-то странные люди; долго сидели за светцом из лучины, пили вино и считали да прятали деньги. Один был высокий, здоровый, с чёрною как смоль бородой и остросердитым взглядом; ходил он всегда в грубой синей рубахе и синих портах, высоко засучив рукава, из-за которых глядела мозолистой кожи, обросшая вся волосами, рука. Всегда подпоясан он был кушаком, за который засунут топор. Тот человек, надо думать, был суровый отец их, так как один он приносил им и хлеб, и похлёбку, и кашу. Откуда он брал всё это — не знали они. Прежде с сестрой кормила их женщина, но давно её они не видали. С тех пор одиноко и робко сидели они целые зимние дни, дожидаясь, когда завернёт в избу тот чёрный мужик с бородой, что приносил им и воду, и хлеб. Были малы они, никого из людей деревенских не знали, только порой, по летам, заходили к ним из деревни храбрые девки и парни, которые решались пускаться в лесную трущобу за малиной, грибами и клюквой.

По зимам же было им жутко и страшно, когда завывали метели и волки и выходил из берлоги медведь. Но недолго так было. Однажды весной, когда ещё снег не сошёл весь, слышат они, как всё ближе и ближе говор несётся и шум; вот он раздался в лесу; чёрный мужик, что принёс им и яиц, и хлеба, вдруг оробел, сердито брови наморщил и, со скамьи не вставая, угрюмо подслушивал говор, словно волк, что почуял погоню.

— Мир! — вдруг сказал он, как будто невольно, и весь задрожал, заметался; то ребятишек на руки брал, то в подполье совался.

И страшно стало Пиману с сестрой этого грозного слова.

Не долго прошло, как густою толпою мужики окружили избу; другие же двинулись в лес и рассыпались там, наполнив его шумом и гамом. Тогда старики, с бородами в лопату, в лаптях, с длинными палками, ввалились в избу и, приказавши отцу явиться на сходку, вышли все вместе. Здесь, у избы, усевшись рядами на брёвнах, из которых сочилась смола золотая на солнце, стали они что-то сурово отцу говорить. Что там было, о чём говорили, ни Пиман, ни сестра не слыхали. Только скоро послышались им дикие крики и вопли отца, а из лесу с разных сторон, как по команде, раздался гулко и звонко стук топоров о вековечные сосны. Дрогнул как будто лес заповедный, и с последним криком отца их послышался хряст от паденья деревьев. Испугались ребята и в сильной тревоге забились за печку; слушали день весь, как по лесу гул и стук разносился, как птицы кричали, будто жалобно плача, носясь тучей над разорёнными гнёздами, как песни и говор немолчный скоро повисли вокруг. На царство лесное войной шло царство мирское.

Поздний вечер настал, и солнце давно спустилось за стену лесную, сквозь стволы пробиваясь снопами жёлтых лучей, когда на смену уставшим прибыли новые люди с целым рядом порожних подвод: то были бабы и дети; шумно скакали они прохладной просекой, спеша на подмогу мужьям и отцам, которые их поджидали, сидя на свежеобрубленных пнях. Скоро, сложив на колёса сочные брёвна, а сучья и хворост покинув на поруби, весело двинулся поезд к деревням; ребятишки верхами сидели на брёвнах, молодые девки и парни вперёд шли с громкими песнями, а за ними отцы, тихо ступая, усталые двигались. То был словно поезд победителей, возвращавшийся с битвы, обременённый добычей. А на него, будто украдкой, в окно долго смотрели Пиман и сестра, у которых любопытство давно пересилило страх: никогда ещё прежде они не видали столько народу… Вот он, этот «мир», перед которым суровый отец задрожал (они не знавали, чтоб он когда перед чем волновался в испуге), и застонало лесное тёмное царство…