Вечное возвращение

– Он давно к нам не приходит. У него теперь новая жизнь, nova vita, как вы сами недавно изволили выразиться, – перескочил тему кавалер двух дам; Стас попросту протянул ему рюмку; но – Стас не хотел знать, что он сам может данному кавалеру ответить.

– Выпьем амброзии? – сказал он.

Все действительно выпили, и неглупый кавалер выпил вместе со всеми; но – поперхнулся! Его потянуло блевать. Бывший художник, ругаясь матерно (становясь матерью каждому своему слову) стал его выводить в коридор; и всё смешалось (Стас отпустил на волю мистикофизиологию мира); но – всё смешалось лишь поначалу.

Ибо – пришло к своему началу: все стали как до-адамова глина (стали сминаться и смешиваться)! Принялись хором и вразнобой смеяться, причём – безо всяких причин; но – Стасу было мало.

Поэтому – к смеющимся присоединился кавалер двух дам (во всех смыслах оправившийся); причём – в углу его рта застыла рвотная масса (как изблевал Слово из уст своих, так и оставил)!

Разве что хозяйка (почти в отчаянии) пробовала заткнуть уши. Стас взял её за руки и отвел от ушей; потом – Стас отвел её за руку в сторону, а потом – взял всю её на руки; или даже – положил себе на руки и тихо шепнул:

– Все будет хорошо.

Женщина – смотреть на него (снизу вверх) не хотела; Женщина – отводила (словно бы сама по себе) глаза; но – даже не Стас их отводил, а «то», что уже «должно» было совершиться: надвигавшийся на вечерю шабаш (во всей красе потного дионисийства) ничего не мог изменить в псевдо-должном.

– Почему я не пишу – это не тема! – рокотал бывший художник. А вот зачем я не пишу – вот тема, то есть – что за этой темой последует, станет и прошлой, и будущей темой; и это окажется всем темам тема!

Он пожевал губами слово «тема». Было вкусно. Он выпалил дальше:

– Всем темам – да будет тьма всяческих тем! Пусть каждая тема, пришедшая со дна Средиземного моря, накроет Санкт-Петербург!

– Болтун! – сказал кто-то, в этой тьме невидимый; но – хозяйка (пусть и на руках у Стаса) отнеслась к происходящему серьёзней:

– Ты играешь словами, и они тебя никуда не ведут. – сказала она.

– Ты лжешь, но – не искусно лжешь! – крикнул ей художник. – А вот я – искусный лжец, ибо – тщусь отыскать невинность в любом честном зверстве; например: «Где искусства звериный оскал – не сыскал всех концов и начал! Потому что теперь мне картинки свои рисовать – как плясать на плечах (великих) мертвецов.»

Стас мог бы подумать, что из слов художника (бывшего и будущего) прямиком следует, что нет никаких великих мертвецов (всё – просто мертвецы); но – вокруг него торжествовала глина, и «эта» глина от всего (произнесённого) лишь отмахивалась.

– Ни гибкости вселенской, ни её погибельности – ничего (из этого) мне не осилить, – продолжал признаваться (самому себе) художник. – Поэтому – давайте напьёмся досуха! Поэтому – пусть пляшут менады, пусть отодвигаются сроки (чтобы мы отодвинули дряхлость собственных душ и – позабыли, что мы все ещё люди).

Стас (всё ещё держа на руках хозяйку) сказал ему:

– Я вас очень хорошо понимаю и искренне сочувствую. Поэтому – обещаю, досуха напьетесь вы обязательно, причём – я вам в этом помогу.

– Как? – могли бы спросить все они (женщина на его руках – в том числе).

– Я отдам вас вашей хаотической страсти, вы позабудете собственную суверенность (отдельность, персонифицированную корпускулярность), и практически слипнувшись – вернётесь в глиняное первородство.

Все (в том числе и хозяйка) стали согласно кивать и кричать:

– Налейте ему ещё!

– Налейте себе.

Приказ Стаса был даже не холоден (и – не презрителен); но – был необоснованно высокомерен; даже бывший когда-то художником ощутил всю меру своей (перед собой) ответственности, что ему сейчас предъявлялась; но – он всего лишь оторопел.

Словно бы во его глазах (не) замелькали факелы, а в ушах (не) заплескались вопли менад.

Он (всего лишь) он ощутил себя замершей сутью мира; быть может – единственной сутью замершего мира; но – не оторопела хозяйка; услышав приказ, она ухватила обоими руками Стаса за рукав и (перестала кивать – тоже ощутив меру) попробовала «остановить» и так уже замершего в своём мироздании Стаса

Ничего у нее не получалось.

Увидев её порыв, бывший художник зарычал:

– Нас не надо жалеть! Ведь и мы никого не жалеем! Слышите вы, спонсор!

Ни к чему это привести не могло; разве что – художник (бывший и будущий), наслаждаясь своей высокой обречённостью (сам того не разумея), разом подкрепил все стасовы (не нуждающиеся в подкреплении) деяния; но – художник (на «этой» своей роли) настаивал

– Знаю, хорошо знаю! Вы тоже не за жалостью к нам пришли, но и вас мы жалеть не станем.

В ответ ему прозвучало:

– Я всегда прихожу за новой жизнью и нахожу только старую; потому – поскольку ваша поэзия есть подражание этой всегда старой «nova vita», причем – подражание действующим лицам, я и пришел к вам – по следу замолчавшего поэта. А жалость? Что ты знаешь о жалости, человечек? Что ты о ней можешь знать?