Одно время у Трибунского в Одессе было столько подражателей, что начинающим поэтам давали советы, как стать вторым Трибунским. Или как им не стать. Удивительно легко его стихи находили дорогу и к сердцу юной девушки, и её бабушки, покоряли и утончённого художника, и портового грузчика. Без преувеличения, половина города были его поклонниками, другая — поклонницами. И вот меня, молодого сотрудника «Литературной Одессы», отправили брать у него интервью! «Баловень судьбы», — перечитывал я ночью строки, за которыми вставал образ Печорина и Чайльда Гарольда. А утром, разыскав нужный дом на Молдаванке, долго топтался перед массивной, дубовой дверью. «Из газеты, — торопливо пробормотал я вышедшей в грязном халате женщине, по-видимому, домработнице. — Можно видеть Трибунского?» «Трибунка?» — хихикнула она. И проводила на пропахшую рыбой коммунальную кухню, где костлявый, бойкий старичок в цветастых трусах чесал языком с красномордыми толстухами-соседками.
ГРАНИЦЫ СОСТРАДАНИЯ
Я стою в церкви, где отпевают моего приятеля. Он был большим ребёнком: добрым, капризным, невыносимым в быту. Не выдержало сердце. Ещё бы — ни кола, ни двора, в последние годы мыкался по чужим углам. «Безумно жалко!» — всхлипывают рядом в платок. Плачут женщины, даже у священника слёзы, когда он читает молитвы, его голос срывается. Как часто мы были жестоки, равнодушны! А теперь его не вернуть! Господи, неужели я больше не увижу его кротких, с прищуром глаз! Казалось, ещё вчера он приходил в нашу маленькую квартиру, принося запах улицы, громко смеясь, пока жена на кухне готовила чай. И меня не покидает ощущение нереальности. А вдруг он сейчас воскреснет, встанет из гроба и превратит собственные поминки в шумную пирушку? А вдруг, хлопнув по плечу, потом придёт ко мне жить? Ведь идти ему больше некуда. Я представил, как он разбрасывает мои вещи, внося смуту в привычный распорядок… Нет, это совершенно невозможно, совершенно!
Бог умер, похоронив с собой любовь к ближнему, осталось одно лицемерие.
ОТЦЫ И ДЕТИ
В токийской многоэтажке живут две семьи. У четы на седьмом этаже трое детей — старшая девочка и мальчики-близнецы, супруги на шестом растят дочь. Обе пары приблизительно одного возраста. Однажды на седьмом этаже жена жарила рыбу и вдруг обнаружила, что кончилась соль. Это имело важные последствия. Она спустилась за солью к соседям, муж в это время там был один, и в результате рыба сгорела, а она забеременела. Когда дело вскрылось, женщина заявила, что не может жить без своего любовника, и переехала в его квартиру. Своего мужа она не спрашивала, а любовник не возражал. Однако возмутилась жена любовника. «Убирайся! — закричала она изменившему ей мужу. — И забирай дочь, я теперь её видеть не могу!» Любовники переехали на окраину, и, пока оформлялись разводы, женщина родила. Таким образом, дети перераспределились: теперь на седьмом этаже мужчина один воспитывал троих, а этажом ниже женщина коротала дни в одиночестве. Как-то она предложила соседу жениться на ней.
— Трудно без хозяйки, — сказала она, заглядывая в глаза.
— Мне помогает дочь, — отказал он, умолчав, что повзрослевший ребёнок перестал улыбаться, несмотря на все его старания.
С тех пор бывшие супруги жили врозь, но через несколько лет все четверо снова породнились — дочь, которую мать выгнала вместе с мужем, вышла замуж за одного из близнецов с седьмого этажа…
ГОЛОД И СУБОРДИНАЦИЯ
Когда в крепости съели всех кошек и мышек, сгрызли кожу с поясов и подпруг, то принялись за мертвечину. А однажды к начальнику осаждённого гарнизона подступила толпа: сослуживцы умершего солдата заявляли на него своё право, а родственники — своё. «Как и во всём на войне, при поедании должен соблюдаться строевой порядок!» — кричали первые. «Он наша кровиночка, — жалобили вторые, — кто был ему ближе?» Начальник не знал, как рассудить, и, опасаясь, что процесс обернётся против него самого, бросился за крепостные ворота. Этим воспользовались враги, которые ворвались внутрь и взяли крепость.
ПСИХОЛОГИЧЕСКИЕ БАРЬЕРЫ