Вечность мига: роман двухсот авторов

— Поспешим же опередить их! — вскочив на коня, крикнул Цезарь и, выхватив меч, помчался в голову колонны.

В мартовские иды, когда Брут с ещё дымившимся от крови кинжалом склонился над умиравшим Цезарем, то услышал, как тот прошептал: «Ну вот, последний солдат и обогнал меня…»

Карло Манчини. «Анекдоты из римской жизни» (1827)

ГДЕ РОДИЛСЯ, ТАМ И ПРИГОДИЛСЯ

В палату принесли ужин.

— Всё зависит от обстоятельств, — облокотившись на койке, повернулся я к нему.

— Это как? — оживился он, ловко орудуя вилкой.

— А так. Вот, к примеру, Аттила — гуннский вождь, бич божий и всё такое… А родись он в нашу эпоху? В добропорядочной семье? Карлик же! В школе таких травят, девушки презирают. Превратили бы Аттилу в ходячий комплекс. Устроился бы кое-как клерком в банк, терпел бы издевательства, лебезил перед начальством. И рад бы был, если какая вдовушка взяла в подкаблучники. Вот тебе и Аттила. Тьфу, плюнуть и растереть!

У него сузились глаза.

— Нет, характер берёт своё. Мне всё равно, когда родиться!

И воткнул мне вилку в живот.

«Мнит себя Аттилой», — значилось в его истории болезни.

Ивица Кралич. «Танцы на руках» (1950)

ЖЕНСКОЕ СЕРДЦЕ

После смерти короля собрались все знатные бароны и решили развести его дочь, которой перешло королевство, с монсеньором Гюгом, чтобы найти более достойного быть их сеньором. И сделали это. Но потом никак не могли прийти к согласию, за кого её выдать. В конце концов, они доверили выбор самой королеве, вручив ей корону. Дама взяла её, поглядела направо и налево и возложила на голову бывшего мужа.

Так мессир Гюг стал королём.

Жоффруа де Валинкур. «Королевские хроники» (1213)

РАКУРСЫ ВРЕМЕНИ

— Старость — это понимание того, что ошибки — ступени мудрости, что каждый проживает со своим арсеналом заблуждений и что ударам судьбы можно противопоставить лишь долг.

стоик Лехтон. II в.

— Старость — это когда зверь внутри умирает, и душа может беспрепятственно общаться с Богом.

Серафим Отшельник. IV в.

— Старость — это когда день уже прошёл, а ночь ещё не наступила.

поэт Рустани. XII в.

— Старость — это когда годам всё труднее пробиваться сквозь боль, отчаяние и тьму.

философ Снук-Хьяркьяер. 1830-е гг.

— Старость — это когда вместо действий заводят разговоры, вместо интрижек — огород, а вместо жены — собаку.

Пелам О' Мерли, писатель. 1910-е гг.

— Старость — это когда океанским закатом любуешься больше девушек на пляже.

Хёрст Элиндуэй, психолог. 1960-е гг.

— Старость — это пенсия, шанс пожить по-человечески!

Бобби Фрэнки, рок-музыкант. 1980-е гг.

Сборник высказываний. «Эпохи и люди» (1996)

ВКУС ПОНЕДЕЛЬНИКА

Закончилась воскресная служба, и выходящие за церковные ворота видели, как моложавый, подтянутый мужчина энергично выговаривал бомжу.

— Я — настоящий мужик, — крутил он ключи от машины, — вкалываю — и получаю! Карьеру сделал, дом — полная чаша, и всё — без доброго дяди, не будь я Мирон Охочий! За свои полвека сам поднялся, детей поднял. А мы, похоже, ровесники…

Неожиданно пошёл дождь, Мирон распахнул зонт.

— А ты? — ткнул он в мокнувшего нищего. — Бродяга. И пьёшь. Говоришь — от тоски, мол, никого не встретил… А счастье-то — рядом, только руку протяни! А то выйдешь глубоким стариком, а она: «Вот же я — в соседнем подъезде всю жизнь тебя прождала!» Обидно-досадно? А кто виноват?

Собралась толпа, вокруг одобрительно кивали. Чувствуя поддержку, Мирон расходился всё больше.

— Пойми, я не хвалюсь, зачем? Просто хочу, чтобы ты понял, чего на свете стóишь! Вот и сейчас хнычешь… Не стыдно? Работать надо, а ты — на паперти…

Сплюнув, он порылся в кармане, вынув мятую купюру. Протянул, держа двумя пальцами за край. Нищий взял за другой. В этот момент Охочий моргнул. И оказался в тесной квартирке на первом этаже, с окнами во двор. Шёл дождь, он смотрел, как вороны в помойном баке расклёвывали арбузную корку, и в кармане у него лежал паспорт на имя Демида Пустобега.

В подворотне виднелся храм, ворота уже закрылись, и паперть пустовала. Там, где был нищий, блестела лужа. И Мирон понял, что занял его место в жизни. Он огляделся — грязный пол, убогая мебель, продавленная, узкая кровать. В столе он наскрёб немного мелочи. На хлеб без масла. Стены давили, оставаться было невыносимо, и он выскочил на улицу. Кое-как Мирон добрался домой — передвигаться без машины было непривычно, а трамвай громыхал бесконечно долго. Но в подъезд его не пустил охранник. Потоптавшись на улице, Мирон дождался жену. Когда садилась за руль, окрикнул. Она удивлённо обернулась.

— Мне бы Мирона… — уже безнадёжно спросил он.

— Муж в офисе — хлопнула она дверцей.