Автор задает себе вполне уместный вопрос: «Так что же и откуда мог знать средний “советский человек” о русском офицерстве, представление о котором формировалось под влиянием тенденциозных кинофильмов и такой же литературы?..» А о литературе этой он справедливо отмечает: «Усилиями целой плеяды “пролетарских писателей” от В. Билль-Белоцерковского[301]
до Л. Соболева создавался карикатурный портрет российского офицерства как скопища негодяев и подонков – злейших врагов “трудового народа”».Книга Волкова и призвана дать, в новых условиях, подсоветскому читателю правдивую информацию об истории российского офицерского корпуса, от его возникновения и вплоть до революции. И надо сказать, что он свое намерение сумел осуществить как нельзя более блестящим и обстоятельным образом.
Даже, казалось бы, сухие статистические и фактические данные изложены так, что читаются с не слабеющим интересом; а многое из них почти всем, кроме специалистов, будет новым и может порою оказаться полезным.
Предлагаемую им картину хорошо дополняют многочисленные иллюстрации, представляющие форму, ордена, вооружение и другие детали, которые трудно передать одними словами.
Насколько полно и тщательно разработаны в труде С. Волкова все аспекты разбираемого им предмета, можно судить по оглавлению: «Офицерство и общество»; «Путь в офицеры»; «Подготовка и обучение»; «Прохождение службы»; «Благосостояние и быт»; «Военные чиновники»; «Социальный облик»; «Идеология и мораль»; «Офицеры и русская культура».
Даже для людей вовсе неосведомленных после прочтения данной работы все главное и основное о русском дореволюционном офицерстве станет ясным и понятным. А в качестве справочника эти 370 примерно страниц могут служить бесценным поистине источником.
Сейчас, когда пытающаяся выйти из большевизма новая Россия ищет свое прошлое, – такие книги как нельзя более нужны и полезны.
Маяки на море жизни
В превосходной «Энциклопедии Гражданской войны» (СПб., 2002, 672 стр. большого формата) С. Волков собрал 3500 биографических очерков участников Белого Движения. Кое-кого я знал, и нахожу здесь их имена; другие имена ищу напрасно. Обо всех них не могу сказать ничего кроме хорошего. А некоторые сыграли в моей жизни важную роль.
С генералом А. А. фон Лампе я встречался всего несколько раз, обращался к нему по делам как к начальнику Русского Обще-Воинского Союза; и неизменно находил с его стороны благожелательный и внимательный прием.
Зато генерала барона А. Л. Нолькена я знал хорошо; был знаком со всей его семьей, женой (урожденной Пущиной), дочерью, внучкой… постоянно бывал у них в гостях в течение нескольких лет. Он был одним из самых благородных людей, каких я видел; представляя собой лучший образец старой России, русской аристократии и русских военных. Его рассказы о прошлом были незаменимы. Для меня явилась большим горем его смерть; его супруга скоро за ним последовала, оставив в моей душе чувство пустоты и лишения.
Отмечу, что он не любил, когда его называли фон Нольке (как это сделано в «Энциклопедии»), говоря, что его род шведского происхождения, и этой частицы никогда не употреблял.
В моей книге «Страшный Париж» я изобразил его, под другим именем, в рассказе «Бретонское благословение».
Был я знаком и с полковником Б. де Лобелем, часто посещавшим монархические собрания и активно участвовавшим в общественной жизни; бывал у него и дома, проводил порою вечера в компании с ним и с его женою.
Выйдя в Париже из лагеря для перемещенных лиц, я пошел в церковь на Дарю, и там встретил неожиданно для себя полковника М. Левитова, с которым был знаком по Берлину. Он пригласил меня к себе и позже познакомил с Гулем; а через Гуля я познакомился с Мельгуновым, потом и с Ефимовским. Так началась моя карьера как журналиста и мое участие в общественной деятельности.
А вот имени Н. Станюковича я в «Энциклопедии» не обнаруживаю; хотя в других работах Волкова и встречал. Поэт и журналист, работавший вместе со мною и в «Возрождении», и в «Русском Воскресении» и в других печатных органах, в прошлом младоросс, член Союза Конституционных Монархистов, он, в отличие от большинства парижских монархистов, принадлежал по убеждению к юрисдикции Константинопольского Экзархата.
Другое имя тоже я напрасно тут ищу: капитана А. Трингама, первого из русских эмигрантов (и это был как нельзя более удачный выбор судьбы!), которого я встретил, когда он служил переводчиком в испанской Голубой Дивизии в России, на Ленинградском фронте. От него первого я узнал о Великом Князе Владимире Кирилловиче, услышал вести о русских монархистах за рубежом… он во многом определил мой дальнейший путь.