Надо оговориться, что термин «балтийские» относится с точки зрения лингвистики и этнографии только к двум указанным выше народам, латышей и литовцам. Эстонцы, хотя их страну географически и политически и причисляют к «балтийским государствам», принадлежат к совершенно другой расе, угро-финской; и тот факт, что их сношении с балтами носили не всегда мирный характер, вытекает на того, что по-латышски эстов называют «игуаны», т. е. «порабощенные», «те, на которых наложено иго».
Если мы говорим теперь о двух народах, но не следует забивать, что когда-то их было три. Но третьи из них, пруссы, навсегда исчезли из истории в тот период, о котором Мицкевич сжато и сильно сказал:
Германские рыцари стерли с лица земли эту ветвь балтийской группы народов, к большому ущербу для историков и языковедов. Добавочная жесткость судьбы к этому трагически погибшему племени состояла в том, что немцы сохранили имя Пруссии и «пруссаков», и оно стало в дальнейшем символом германского милитаризма, тогда как на деле является именем одной из его жертв.
Балтийские языки представляют собою самостоятельную ветвь индоевропейских, но имеют ряд курьезных особенностей. Одна из них та, что они в то все время находятся в близкой связи с языками славянскими, и как бы служат сохранившейся более древней фазой этих последних. Можно провести некоторую аналогию с отношениями между кельтскими языками и италийскими (как латинский, оскский, умбрский), тоже объединенными некоторым сходством; но там сходство было несравненно более отдаленным.
Некоторые ученые, главным образом немецкие, пытались оспаривать наличие близкого родства между балтами и славянами, но сравнение огромного большинства языковых корней ясно говорит за себя и прежде всего это касается самых повседневных и ходовых слов, которые обычно не бывают заимствованными. Возьмем несколько примеров из латышского языка. В числе названий частей тела: «галва» – голова, «руока» – рука, «сирдс» – сердце; названий животных: «валкс» – волк, «вавере» – белка (церковно-славянское «веверица»), «варна» – ворона; названий деревьев: «берзс» – береза, «лиэпа» – липа, «эгле» – ель. Не иначе обстоит дело и в области глагола: «дуомать» – думать, «суолить» – обещать (сулить), «страдать» – работать (любопытное изменение значения сохранившегося, впрочем, в русском слове «страда»).
Другая важная черта балтийских языков, и в особенности литовского, это их архаический характер. Не специалисту трудно понять, почему лингвисты с такой жадностью изучают литовский, язык маленького народа, не имеющий ни особенно блестящей литературы, ни большого политического значения – хотя, положим, и имевшего славное прошлое. Но для ученого этот язык – драгоценнейший памятник старины, раскрывающий нам многие догадки об истории и происхождении всей индоарийской группы, которые без его помощи остались бы неразрешимыми. Впервые записанный не раньше XVII века и ставший литературным лишь в XIX, этот язык по многим своим формам лучше сохранил древние особенности, чем санскрит с его тысячелетней давностью, не говоря уже о древнегреческом.
Так, литовское «чивас» бесспорно ближе к первоначальному арийскому слову, чем санскритское «джива», славянское «живой», или латинское «вивус». Все заставляет думать, что во многих случаях литовский язык просто удержал в измененном виде слова, которые арийцы употребляли на своей прародине, находившейся, по мнению одних ученых на Памире, а других в степях южной России. Родство литовского языка с греческим и латинским было подмечено еще в средневековье, и в объяснение ему возникла легенда о римском полководце Палемоне, будто бы когда-то завоевавшим этот район.
История впервые находит латышей и литовцев, живущими бок о бок на местах своего нынешнего расселения, но на значительно более широком пространстве. Они делились тогда, не считая упомянутых пруссов, на племена литвы и жмуди, из которых составились нынешние литовцы, ятвягов и голяди, частично слившихся с ними, а частично со славянами, и предков латышей: племена корсь, жемгала и летгола. Это последнее продолжает жить в теперешних латгальцах, язык которых сильно отличается от обычного латышского. Надо еще прибавить, что латыши в дальнейшем поглотили и ассимилировали финское племя ливов, следы этого процесса заметны и посейчас в диалектах Лифляндии.