Вечные времена

— Но я уже давным-давно не видел и не слышал совы! — удивился Дачо. — Откуда она тогда появилась?

— Просто ты до сих пор ее не замечал, — расплылся Спас в ухмылке, подмигивая в сторону его жены.

Все разразились смехом, только Дачо с женой не могли понять причину этого веселья, но на всякий случай обиделись и замолчали.

В этот момент примчался, запыхавшись, ЖэДэ. Вытирая носовым платком лицо, он уселся на чурбан и прерывающимся голосом принялся рассказывать:

— Проснулся я… так, без причины… гляжу, все село освещено… Ну… говорю себе… или всеобщая мобилизация… или атомная война началась… Всю дорогу бежал… а оно, оказывается, вот что!

— Ты, ЖэДэ, от любопытства лопнешь! — подал голос дед Стефан со своей бывшей брички. — А ежели сейчас поезд, кто даст ему путь?

— Сейчас нет поездов. Первый будет ровно в ноль-пять, ноль-ноль. Пройдет по первому пути.

— А кто пройдет по второму пути? — спросил Спас.

— По второму пройдешь ты, — зло ответил ЖэДэ. — Как его построим, отправим по нему тебя ногами вперед вместе с твоим проклятым казанлыкским ишаком.

— Тут новая жизнь рождается, — сказал Спас, — а он смерть кличет! Похоже, у нас теперь две совы!

Все рассмеялись. С террасы их одернула бабка Анна:

— Тише! Раскудахтались тут, будьте неладны!

Из комнаты роженицы доносились короткие вскрики. Недьо снова кинулся к дому, но бабка Анна вернула его обратно. Председатель хотел взглянуть на часы, но оказалось, что он их забыл дома. В то же время карман его оттягивал револьвер. «Фу ты, черт, — мысленно выругался Председатель, — зачем мне нужно было брать с собой эту штуку? А часы забыл. Когда родится ребенок, мы даже не узнаем, в котором часу он родился». Крики в комнате усилились, люди навострили уши. Но потом все стихло, и вдруг зазвенело кровельное железо, завыло в печных трубах, затрещали ветви деревьев, захлопали створки ворот. Это внезапно прилетел южный ветер. Стало слышно, как он воет на перевале: если там есть снег, за несколько часов растает. Каждому пришло в голову, что завтра после южного ветра может прилететь северный и снова засыпать село снегом. Только Недьо не думал ни о перевале, ни о ветрах. Сев на перевернутую корзину, он прошептал:

— Она может и умереть, бедняжка!

— Не умрет! — уверенно заявил Спас. — Вот увидишь, это я тебе говорю! Родит и не умрет!

— Не умрет, — сказал Лесник.

— Не умрет, — поддержал его Председатель. И тогда все, кто собрался во дворе, сказали:

— Не умрет!

Видя перед собой столько лиц, слыша столько голосов, Недьо проговорил:

— Боже мой!

Генерал, молча стоявший, прислонясь к поленнице, расстегнул шинель: ему стало жарко. Он знал, что обязательно напишет об этой необыкновенной ночи; ему казалось, что он уже пишет — порой ведь так трудно отличить реальное от изложенного на бумаге. «Да, — записал он в уме, — люди живут и выдерживают все. Жизнь продолжается, несмотря ни на что, она сильнее любых преград и несчастий, она течет, идет, летит — везде и повсюду. Получилось немного схематично, — подумалось ему, — как статья, но ведь статьи таковы; жизнь». И он продолжал писать в уме.

— Хорошо, но как тогда мы назовем ребенка? — спросил в наступившей тишине Дачо.

— Если будет девочка, надо назвать ее именем нашего села, — произнес Гунчев, его красивые глаза расширились. — Будет совсем неплохо.

— Девочка не родится, — сказал Йордан-цирюльник.

— А ты-то откуда знаешь? — спросил Лесник.

— Знаю. У Недьо рождаются только мальчишки.

— А у Зорки — только девчонки, — возразил ЖэДэ. — Будет девочка.

Разгорелся спор, кто вероятнее всего родится. В это время появился Улах с завернутым в мешок кларнетом. Войдя во двор, он поспешил скрыться в тени подальше от Лесника. Со своей бывшей брички подал голос дед Стефан:

— Родится мальчик. Как его назовем?

Председатель почесал в голове:

— У меня есть идея — назовем его Димитром в честь нашего долгожителя деда Димитра, который недавно скончался, прожив сто лет. Пусть ребенок будет носить его имя и живет сто один год!

Люди задумались. Прикидывали и так, и эдак и решили, что будет хорошо, если новорожденную назовут в честь села, а новорожденного — в честь деда Димитра.

Ведь дети Зорки и Недьо были названы в честь своих бабушек и дедушек, так что родовые традиции соблюдены, а этот новый брак — совсем другое дело. Каждый чувствовал, что он как-то причастен к нему. Лесник прямо заявил об этом:

— Мы все причастны к этому браку, он — наше общее, коллективное, я бы даже сказал, — государственное дело. Решать вопрос об имени ребенка должны мы с вами, и я даже предлагаю проголосовать открытым голосованием. Кто согласен?

— Все согласны! — Люди подняли руки.

— Погодите! — крикнул Спас. — Погодите и послушайте, что я скажу, все же я посаженый отец Недьо. Существует ведь демократия, а мы даже не спросили отца и мать ребенка. Вот он Недьо, сидит на корзине, а мы голосуем без него.

— Тогда снова проголосуем, — проговорил Недьо, как во сне, вставая с корзины.

Лесник торжественно объявил: